«Свои» и «чужие» города в Синаксаре Иоанна (Максимовича): из истории петровских завоеваний в Прибалтике в 1710 году

В Петровскую эпоху каждая военная победа становится поводом для создания многочисленных панегирических сюжетов. В их разработке и репрезентации задействованы в это время самые разные жанры и формы официальной культуры, как светские (триумфальные врата, фейерверки, конклюзии, гравюры, памятные медали), так и церковные — отдельные иконы и целый иконостас, проповеди и литургические тексты.

Все панегирические «сюжеты» полны, как и подобает эпохе, символико-аллегорического смысла. Вместе с тем они рассчитаны на «прочитывание» и, как правило, обращены к максимально широкой аудитории. Лишь очень немногие из них складываются в рамках личной переписки Петра и продолжают бытовать в узком кругу ближайшего окружения царя^[1]1. Здесь в качестве примера можно привести панегирический сюжет о Риге-невесте, который появляется в 1710 г. после взятия Риги в поздравительных письмах царю и последовательно разрабатывается несколькими корреспондентами Петра в его частной переписке [Сморжевских-Смирнова].. Важно, что независимо от формы своего бытования данные сюжеты концептуальны и являются сосредоточением идей, из которых вырастает впоследствии целая идеология завоеваний, и прежде всего — идеология завоевания чужого городского пространства.

На примере Синаксаря к Полтавской службе, составленного Черниговским архиепископом Иоанном Максимовичем, можно проследить один из этапов формирования такой идеологии в отношении прибалтийских городов — тех, что были завоеваны царем Петром после Полтавы^[2]2. Иоанн Максимович был одним из самых просвещенных архипастырей петровского времени. Получив образование в Киево-Могилянской коллегии, преподавал в ней, а позднее основал в Чернигове Духовный коллегиум и типографию. Он являлся автором и переводчиком целого ряда стихотворных и прозаических текстов. Среди них богословские, просветительские и панегирические сочинения, многие из которых вошли в личную библиотеку Петра.. Напомним, что сама Полтавская служба^[3]3. Полное название службы: Служба благодарственная Богу в Троице Святой славимому о великой Богом дарованной победе над свейским королем Каролом (12) и воинством его, содеянной под Полтавою в лето (1709), месяца июня в (27) день (М.,1709). была написана по «заказу» Петра I ректором Московской академии Феофилактом (Лопатинским) и напечатана отдельной тетрадкой в 1709 г. Служба перепечатывалась затем в минеях и ежегодно звучала в церквях в годовщину Полтавской баталии — 27 июня. Синаксарь, описывающий историю праздника (в данном случае, историю Полтавской победы), был, как и Полтавская служба, уникальным литургическим произведением, впервые в истории русской православной церкви посвященным военной победе^[4]4. Ко времени написания Полтавской службы в русской православной церкви уже существовала традиция посвящения праздника и службы чудотворной иконе, сопровождавшей войско во время похода. Так, 19 августа совершалось праздничное богослужение в честь чудотворной иконы Богоматери Донской (победа над Мурат Гиреем в 1591 г.), 22 октября — иконы Казанской Божией Матери (чудесное избавление Москвы от поляков в 1612 г.), 23 июня — иконы Владимирской Божией Матери (победа Ивана III над татарами в 1480 г.), 28 июля — иконы Смоленской Божией Матери (возвращение Смоленска в 1514 г.). Однако в текстах этих служб победа только упоминалась, тогда как Полтавская служба полностью посвящалась победе..

Документальные сведения о том, являлся ли Синаксарь также «заказом» Петра или же стал личной инициативой Черниговского архиепископа, отсутствуют. Очевидно, работу над текстом Иоанн Максимович начал в конце 1709 г.; в течение следующего года, по мере поступления известий о победах в Прибалтике, он дополнял Синаксарь новыми эпизодами и закончил его вскоре после капитуляции Ревеля^[5]5. Реляция о взятии Ревеля была опубликована 26 октября 1710 г. в Москве в газете «Ведомости».. В начале декабря 1710 г. Синаксарь был напечатан в Чернигове отдельной книжицей.

Открывается Синаксарь замысловатым вступлением, где рассказывается о семи «начальнейших» ангелах. Они предстоят Престолу Божьему и хранят «Великую Тайну Цареву», которая сокрыта до времени. О тайне знает и автор Синаксаря. В назначенный день он должен «открыть» эту тайну людям: «Благо во правду есть тайну цареву хранити, и аще в свое время на всенародную ползу открытися: несть бо тайно, еже не явится, ниже бысть потаенно, но да прийдет въ явление» [Синаксарь: 2]. Полтавская баталия оказывается тем моментом, когда «Царя Вышнего Тайна» открылась. Синаксарь же должен огласить и разъяснить эту Божественную тайну людям: «Внемлем таинственному делу Божию, дело Божие открыти и исповедати честно есть» [Синаксарь: 3]. Архиепископ Иоанн нигде не сравнивает себя с Иоанном Богословом, а свой текст — с Откровением. Но эта аналогия возникает: Иоанн — зритель Божественной тайны и ее провозвестник; в контексте Откровения строится и дальнейшее описание Северной войны.

Начинает Иоанн Максимович с рассказа о Карле XII, в котором читатель постепенно должен распознать черты апокалиптического зверя. Карл и в знаке своем, и в деяниях лев, пишет Максимович, он «несытыми звериными устами» хочет «всю поглотити Европу» [Синаксарь: 3 (об.)]. Этот лев бродит по земле и «ужасный глас испускает», звери же, обретающиеся в округе, «аки мертвии от страха припадают и себе доброхотне въ снедь его змеиной предают гортани» [Синаксарь: 3. Курсив мой. — М. С.].

Далее появляются прямые цитаты из 13-й главы Откровения с описанием апокалиптического зверя: «подобен рыси, ему же нозе яко медведи, и оуста его яко оуста лвова, и чудися вся земля вслед зверу: и кто может ратоватися с ним, и даны быша ему уста глаголюща велика и хулы. Рысь хитростию, ласканием и коварством премногих вовсюду прелстивый и умертвивый». Здесь же автор поясняет: этот образ был открыт ему «как Тайн Божественных зрителю» (т. е. как и Иоанну Богослову). В конце эпизода дается как будто бы не мистическая характеристика льва, однако и она может быть прочтена в апокалиптическом ключе: лев «пространные широкие Царства, Княжения и пре изобильные страны устраши и к поклонению принуди. Кий град или кий дом его высокохищной многоочитой укрыся несытости?» [Синаксарь: 4].

В данном контексте появляется Петр I — как избранный и хранимый Богом царь, а также Россия — как единственное спасаемое Богом царство, не поклонившееся зверю. Читатель узнает о том, что православный царь Петр начинает со зверем войну, сражаясь и на суше, и на воде и одерживая победы. В назначенный Богом день происходит решающая битва — Полтава — и вершится Божие правосудие. Шведский лев здесь прямо называется «вселукавым змием», и в описании битвы опять появляются мотивы из Апокалипсиса.

Полтавская битва разворачивается перед читателем Синаксаря как мистическое видение в ряду невероятных, но, вместе с тем, узнаваемых образов и метафор. Так, у «свейского змия» есть два крыла, с помощью которых змий «многия прилете страны» для того, чтобы их «похитить»: «Сиесть Полскую, Литовскую, Саксонскую и прочих многих неповинных» [Синаксарь: 17]. Под Полтавой же змий «всуе распростре криле свои», напрасно и «гортань адским ядом исполненну отверзе». Петр поразил его «не в едино крило», но в оба — в кавалерию и инфантерию. Итог сражения — «змий свейский» «пострелен» царем Петром и «невостанет никогда». Заканчивается эпизод полной драматизма сценой: «Змий, — пишет Максимович, — поражен, ослаб, истощен, под ноги его Царского Величества паде, <…> оружием его царского пресветлого величества змииное тело под ногами победителя умерщвленно» [Синаксарь: 18]. Важно, что, помимо первоисточника — текста Откровения, описание это восходит и к тексту Полтавской службы, где Полтавская битва и победа тоже описываются цитатами из Апокалипсиса^[6]6. Об отсылках к тексту Апокалипсиса в Полтавской службе см. [Погосян, Сморжевских: 16–19].. Эпизод этот легко соотносится и с визуальными рядами — гравюрами Леонтия Тарасевича и Михаила Карновского, которые посвящались победам Петра и были царю хорошо известны (Илл. 1), а также с традиционными иконописными сюжетами, представлявшими Архангела Михаила («Архангел Михаил сковывает сатану») и св. Георгия («Чудо святого Георгия о змие»).

Последняя аналогия становилась тем более очевидной, что в Синаксаре, в эпизоде о погибели змия, упоминается пещера: тело змия мертво, а душа, «сиесть король» Карл XII, ушла в пещеру — «в Оттоманский лунный вертеп» [Синаксарь: 18]. В упомянутом иконописном сюжете «Чудо святого Георгия о змие» место обитания змия представлено в виде пещеры. Показательно в этой связи и то, что в 1711 г., через год после издания Синаксаря, царь Петр будет изображен на ревельской иконе почти так, как представил его Максимович — в виде всадника, повергающего копьем адского льва-змия (Илл. 2).

Вернемся к тексту Синаксаря. Иоанн Максимович подробно рассказывает о том, что Петр побеждает врага силой истинной православной веры и знамением честного креста^[7]7. Тема шведов как врагов «Креста Святого» появляется неоднократно в тексте Полтавской службы и остается актуальной для Петра до самого конца Северной войны. Лишь в 1724 г. Петр внесет правку в ряд эпизодов Полтавской службы, отметив на полях, что «горда была (Швеция): война не о вере, но о мере; також и у них (шведов) крест <…> есть во употреблении и почитании» [Пекарский: II, 201].. «Крест Господень» Петр имеет на сердце, «аки печать», пишет о. Иоанн (очевидно, в противоположность печати «зверя», которой отмечены все, ему поклонившиеся). «Кресту Господню» возноси тся здесь целый гимн с цитатами из молитвы «Честному Кресту» и 90-го псалма [Синаксарь: 22].

Далее следует описание полтавского триумфа, а также городов, которые триумфуют, — Киева и Москвы. Это города, связанные с царем Петром «кровными узами». Они представляют в Синаксаре пространство «своих» городов, которому затем будет противопоставлено «чужое», завоеванное пространство, — города, принадлежавшие шведскому льву.

Сначала дано описание Киева, так как именно сюда направляется Петр после Полтавской победы: «не первее в престольный свой Великоцарствующий град с торжеством внийде <…>, — пишет о Петре Максимович, — богоспасаемый град Киев посети» [Синаксарь: 25]^[8]8. Согласно Походному журналу 1709 г., Петр прибыл в Киев 22 июля и оставался здесь до 15 августа [Походные журналы: 13].. Решение Петра посетить первым именно Киев связано как со статусом города, так и с «серафимскою любовию к Богу, Богородице, и святым» православного царя Петра. Его Царское Величество, — рассуждает автор, — направляется в «Богоспасаемый град Киев» потому, что отсюда «род <…> царский благословенный изыде», и потому, что Петр хочет воздать за победу благодарение и Богу, и «Богоматери в пречудесной иконе пребывающей, и святым почивающим» [Синаксарь: 25]. То есть речь идет о Киево-Печерской Лавре и ее святынях — храмах, иконе Успения Богородицы и мощах святых. Лавра характеризуется как Святая Святых города, алтарь и престол Бога на земле. Петр же, воздающий благодарение, уподобляется царю Соломону, стоящему в Иерусалимском храме перед Святая Святых: «возглашая аки древле прибезчисленных своих жертвах в святая святых Соломон <…> ста сей премудрейший Соломон пред лицем Алтаря Господня <…> и воздвиже руце свои на Небо и рече: „Господи Боже Израилев: Несть Бога разве тебе на небесех, горех и на земле“» [Синаксарь: 25]. То есть Киев с Лаврой уподоблен Иерусалиму с храмом царя Соломона.

Как Иерусалим представлена в Синаксаре и Москва. Сначала читатель видит торжествующую Москву, принимающую воинов-победите лей. Описание триумфа изобилует множеством точных деталей: «врата торжественные, премудро и пребогато устроенные», «толикие златом и серебром сияющие врата, превознесенние пирамиды, всяким дражайшим благолепием преукрашенные» и т. д. [Синаксарь: 27]. То есть Максимович подробно изучает описания триумфальных ворот (они были изданы накануне московских торжеств, в декабре 1709 г.^[9]9. Например, такие издания, как «Сень безсмертные славы торжественная врата» (описание Купеческих триумфальных ворот), «Политиколепная апофеозис» (описание триумфальных ворот от Славяно-греко-латинской академии). Это были отдельные брошюры с подробным «толкованием» программы триумфальных ворот, построенных к «вшествию» русского воинства в Москву в декабре 1709 г.) и гравюры Пикарта 1710 г. с изображением торжественного вступления русских войск в Москву. В этом же фрагменте Синаксаря Москва называется «градом Божиим», к которому обращаются все участники триумфа: «Граде Божий исповедайся Господу Богу в благих твоих, и благослови Бога веков. Приведет бо тебе всех пленных и радуешися по вся веки веков». Отметим, что «Град Божий» — это псаломский прообраз Небесного Иерусалима (Пс. 45: 5). Здесь же автор предрекает Москве, что она «светом пресветлым процветет» и «вся концы земли поклонятся» ей. Москва несколько раз названа святым местом, куда «языци издалеча прийдут и дары носяще поклонятся Господу Богу» [Синаксарь: 27]. То есть с одной стороны, описание города строится как документальное описание, поскольку по торжествующей Москве действительно проводят пленных шведов, а кроме того, за торжествами в качестве почетных приглашенных наблюдают многочисленные послы — представители многих далеких народов («языци издалеча прийдут»). С другой стороны, в описании Москвы прослеживается и важный для Максимовича контекст Откровения, где в описании Небесного Иерусалима есть схожие черты: «Языци спасены во свете его пойдут <…> И принесут славу и честь языков в него» (Отк. 21: 24, 26). То есть «свои» города в тексте Синаксаря — это прежде всего сакральное пространство. Оно подобно Небесному Иерусалиму благодаря православной вере, которая здесь живет и освящает город.

Важно, что наряду с мистическими образами в Синаксаре упоминается и реальный Иерусалим, а также реальный Константинополь, где находится «престол перваго благочестиваго царя Константина». Царь Петр может достигнуть этих городов с Божией помощью, после того как свергнет еще одного врага — «издревле ненавидящаго Крест Господень и весь род христианский», т. е. исламскую Порту. В перспективе Иоанн Максимович видит и эту победу, высказывая пожелание Петру: «сие да исполнится в дни пресветлейшаго и великодержавнейшаго Государя нашего царя <…> Петра Алексеевича». Завершается эпизод молитвенным обращением к Господу: «Всесильный Боже, обнови знамения, измени чудеса, прослави руку монаршу <…> изми соперника и сотри врага, озлобляющии люди твоя да обрящут пагубу» [Синаксарь: 21]. В декабре 1710 г., когда до новой русско-турецкой войны оставалось всего два месяца, эти пожелания звучали весьма актуально. На новых же знаменах, специально созданных к Прутскому походу в феврале 1711 г., рядом с изображением креста в сиянии будут размещены слова, на которых Иоанн Максимович не раз останавливается в Синаксаре: «Сим знамением победиши» [Журнал: 110].

Обратимся теперь к городам, похищенным «свейским змием». Первыми из них называются в Синаксаре только что завоеванные прибалтийские столицы. Они сравниваются с апокалиптическими Вавилонами: «паде, паде новый Царь Вавилонский (т. е. шведский король), падоша и многие грады великие аки Вавилоны <…> Где ныне твоя Рига превеликая гордость, где Ревелю никим неврежденный целость твоя и слава, где градов Свейских крепость?» [Синаксарь: 31]. Здесь же упоминаются и другие поверженные библейские города — Капернаум и Иерихон. У них тоже есть свои аналоги. Капернаум — это Стокгольм, еще не завоеванный Петром, но уже низвергнутый с небес: «Ты, Новый Капернаум Стокольне со прочими грады до Небес вознесшийся, смиришися бо крепкою его царского Священнейшего Величества рукою» [Синаксарь: 31]. (Отметим, что эта же евангельская цитата («И ты, Капернауме, иже до небес вознесыйся, до ада снидеши», Мф. 11: 23) появлялась и в предшествующих панегириках на взятие городов. Например, как обращение к городу Кизикирмену она была помещена на икону «Богоматерь Азовская», написанную по случаю взятия Азова Петром I.)

Другой, тоже библейский, «вражеский город» — Иерихон. С одной стороны, это обобщенный образ всех «чужих» городов, которые уже пали и достались Петру. С другой стороны, в контексте праздника, т. е. Полтавы, это знаковый образ: согласно библейскому тексту, Иерихон был взят после Пасхи. Именно Пасхой, или «русским воскресением» была для самого Петра I и панегиристов его времени Полтава^[10]10. Подробно об этом см. [Погосян: 112–124].. В Синаксаре этот собирательный образ «падшего» города представлен так: «ужасное древле в Ерихонской падеж позорище, идеже на возглашение седми труб, и на глас великий и сильный людей израильских падоша града стены окрест. От начала (и) доселе преслвные дивная <…> соделывает Господь <…> избраных ради» [Синаксарь: 31]. То есть как раньше, так и теперь Бог творит чудеса для своего избранного народа.

Но для понимания концепции Синаксаря важна еще одна характеристика Иерихона — ее дает уже сам Максимович: Иерихон — город непостоянства, он «луну знамение непостоянство изъявляет». Далее — вывод: «Прилично свейску землю луною наречи», так как эта земля «никогда светом правды Солнца не осеняема» (т. е. Иерихонами оказываются и все города, подвластные Швеции). Здесь же упоминается «луна агарянская», к которой примкнул свейский король [Синаксарь: 31, 31 (об.)]. Непостоянство Иерихона является оценочной характеристикой, связанной с отсутствием благочестия и истинной веры. Этот вывод становится тем более очевидным, что в начале Синаксаря Россия характеризуется как единое царство «паче всех земных царств неподвижимо в благочестии хранимое» <Курсив мой. — М. С.>. Все иерихоны, т. е. «чужие» города, сокрушенные Петром, станут «своими» городами и обретут новую силу и крепость только тогда, когда обратятся к истинной вере — православию. Из дальнейшего текста следует, что эту веру даст городам камень-Петр^[11]11. «Его Царское священническое величество камень веры премногие грады свейские каменны разори и пооблада, выя непреклоненныя супостатов преклони <…> и воинство их смиренно сотвори» [Синаксарь: 33 (об.)].. Здесь Иоанн Максимович приводит прямую евангельскую цитату: «ты еси Петр, и на сем камени созижду церковь Мою» (Мф. 16: 16), и эти слова становятся тем ключом, который позволяет читателям Синаксаря провести аналогию между евангельскими и современными событиями, увидев в «камне-Петре» царя Петра I.

Фрагмент завершается напоминанием «о тайне Царя Небесного», которая «в толикой благодати православного нашего царя Откровена». Откровение, данное автору, — истинный смысл происходящей войны. Это битва с адскими силами, которая должна завершиться расширением православного царства. Поэтому в заключительном пассаже появляется Петр как устроитель «дома Господня», как царь, который «в славу и честь Богоматери и всем святым созиждет храмы Божественная». За это Господь «аки сыну возлюбленному» обещает Петру с небес: «прославих и паки прославлю, уготовлю царство его и управлю престол его до века» [Синаксарь: 31 (об.)]. В качестве резюме звучат слова из 21 главы Откровения: «побеждающей наследует вся, и буду ему в Бога и той будет мне в сына» [Синаксарь: 34 (об.)]. В конце текста помещается гимн Святой Троице и хвалебная песнь победителю Петру.

В Синаксаре много «заимствований» из уже существующих «полтавских текстов» — самой службы, к которой он приурочен, и проповеди Феофана Прокоповича на Полтавскую победу. Но Максимович идет дальше других панегиристов, трактуя победу как точку отсчета для преобразования захваченных вражеских городов. Эта концепция представлена и в необычном стихотворном приложении к Синаксарю — виршах, посвященных послеполтавским победам в Прибалтике. В этих виршах появляется тема города-девы. Из завоеванных городов девой первым назван Ревель («Что Ревель о тебе во миру рекут ся, <…> / Ревель Дева есть чиста, тако бе названа» [Синаксарь: 37]) и в описании его появляется целый ряд характеристик Небесного Иерусалима. Так, Ревель, как девственная невеста ожидает Петра и вручает ему «несчетна сокровища» («Благочестива царя славу возвеличи / Незчетна сокровища Избранному вручи / Днесь благословенее Ревель во имени / Дева прият пребудет от всяка племени» [Синаксарь: 37]); Ревель — не только девственный город, но и город златородный («Неприкосновенный Ревель — Бога златородный» [Синаксарь: 37 (об.)]^[12]12. Ср. с текстом Откровения: «град святый Иерусалим, нов сходящь от Бога с небесе <…> приготован яко невесту украшену мужу своему“ (Откр. 21: 2); «и град злато чисто», «и стогны града злато чисто» (Откр. 21: 18, 21).. В «перспективном», ориентированном на ближайшее будущее изображении Ревеля под державой Петра, Ревель — это уже «святейший город», где устраивают «селение» Бог, Пречистая Дева и «слава святая»: «Недряхлей Ревелев, явишся святейший, / Под державою царя Петра всех твердейший / Бог в немже несть порока, Дева Пречистая / Селение устрои, се слава святая» [Синаксарь: 37]^[13]13. В тексте Откровения о Небесном Иерусалиме: «се Скиния Божия с человеки и вселится с ними и тии людие Его будут и сам Бог будет с ними Бог их» (Откр. 21: 3); «Святый Иерусалим нисходящь с небесе от Бога, имущь славу Божию» (Откр. 21: 10, 11)..

Несколько иначе представлена в стихах Рига, она в меньшей степени наделена чертами чистого города-девы. Максимович отмечает, что в миру Рига «именуется» как «неодоленная» и «неприступная» («Рыга неодоленна проименованна»; «о неприступной Рызе в вселенной промчися» [Синаксарь: 37]), но это — не столько характеристики ее девства, сколько характеристики ее неуместной гордости. В отличие от кроткого Ревеля-девы, который сияет в славе, Рига описывается в виршах как город с сокрушенной головой и наказанный за свою гордость: «тебе, гордостной Риге сокрушенна глава», «Славу свою, честь давну весма помрачиша / Пред царским Величеством гордость усмириша» [Синаксарь: 37, 37 (об.)] (показательно, что в основном тексте Синаксаря «сокрушенная голова» упоминалась в связи с побежденным «седмоглавным змием», т. е. Вавилоном [Синаксарь: 19 (об.)]). Такие акценты в описании Риги появляются не случайно. Как любому внимательному современнику, следящему за ходом войны, Иоанну Максимовичу было хорошо известно о непростых отношениях Петра с Ригой, начиная со знаменитого «Рижского инцидента»^[14]14. «Рижский инцидент», приключившийся в Риге c Петром во время Великого посольства, стал одной из официальных причин начала Северной войны и был позднее подробно описан в трактате Шафирова «Разсуждение какие законные причины его царское величество Петр I к начатию войны против короля Карола XII Шведского 1700 году имел» (СПб., 1717). и заканчивая событиями осени 1709 — лета 1710 г., о которых регулярно рассказывали «Ведомости»^[15]15. К сожалению, не все номера «Ведомостей» за 1710 г. сохранились и «Ведомости» с итоговой реляцией о взятии Риги и Ревеля нам недоступны. Тем не менее сохранился другой авторитетный источник — «Книга Марсова», где реляция о взятии Риги представлена в двух вариантах: кратком, написанном Б. П. Шереметевым 8 июля 1710 г. (т. е. сразу по принятии города), и развернутом, составленном, по видимому, осенью 1710 г.. Всю зиму и весну 1710 г. «Ведомости» среди прочих событий печатали отчеты о непростой осаде рижской фортеции. Так, номер от 25 февраля 1710 г. сообщал «из обозу при Риге»: «В Риге великий пожар от брошеных бомбов учинился, потому что одна бомба на свод пала, где лен лежал и от того многие домы погорели по известию выходцев» [Ведомости 1710: VI, 1]. Здесь же печатался отчет с подробностями нового разрушительного обстрела: «Вчера весь день бомбардировали с таким деиством, что башня от болшия церкви упала, и многие домы от того пропали»^[16]16. Возможно, это событие подсказало автору Синаксаря образ Риги с «сокрушенной головой». [Там же]. Завершался отчет опи санием затишья: «Из города мало стреляют, знатно, что у них пороху нет, понеже пороховую башню в крепости взорвало» [Там же]. Однако уже из следующего номера газеты становилось известно, что Рига вовсе не собирается капитулировать и что из города не стреляют лишь до тех пор, пока с моря не приходит подкрепление с провиантом и амуницией^[17]17. Полностью блокировать Ригу удалось только в конце апреля [Книга Марсова: 106–107].. Город не начал капитуляцию даже тогда, когда было полностью перекрыто его снабжение с моря, а в гарнизоне свирепствовала эпидемия чумы. И хотя русская сторона постоянно призывала рижан к «честному акорду», губернатор города даже в июне продолжал сопротивление и сообщал осаждающим, что рижане «ни чрез какия хитрости одержаны не будут» [Книга Марсова, 118]^[18]18. По этому поводу газета «Ведомости» давала такой комментарий: «Осажденной город Рига давно б здался, естьли бы не новой из Стекхолма приехал комендант, которои зело упрямый и принудил жителей градских себе присягу учинить до последняя кровавой капли стоять, и верным быть» [Ведомости 1719: VI, 4].. В общей сложности осада продолжалась 8 месяцев, и Рига подписала «акордные пункты» лишь после 11-суточного артобстрела, когда на город было сброшено 3389 бомб [Книга Марсова, 123]. Согласно всем фактам военной хроники, Рига действительно горда и «усмиряет» свою гордость, соглашаясь на капитуляцию. История завоевания Ревеля, как следует из реляций, значительно отличалась от рижской осады. Ревель, являвшийся последним шведским гарнизоном на Балтийской земле, сдался войскам Петра I фактически сразу и «без оружия». Тому способствовал ряд обстоятельств, главными из которых стали: отсутствие в городе питьевой воды (русские войска перекрыли канал, снабжавший город водой) и начавшаяся в Ревеле эпидемия чумы. Иоанн Максимович в точности следует фактам реляций, «переводя» официальный язык хроники на образный слог панегирика. Возможно, значение при создании образов Риги и Ревеля имели и названия итоговых реляций. Так, о взятии Риги сообщал «Юрнал о аттаке города Риги с цитаделем, каким образом оная преславная рижская фортеция взята чрез оружие его Царским Величеством из владенья короля Шведскаго». Здесь названо два ключевых момента: Рига взята «чрез оружие»; Рига взята из «владенья короля Шведского», т. е. это «чужой» город, завоеванный силой. Заглавие же ревельской реляции лаконично поясняло: «Реляция о взятии города Ревеля, то есть Колывани» [Пекарский, II, 252]. Ревель, в отличие от «чужой» Риги, имеет и русский вариант названия, а потому оказывается значительно ближе к «своим» городам. Для Максимовича как автора эпохи барокко при описании двух столиц мог быть важен и геральдический аспект. Гербом «гордостной Риги» являлся лев, сидящий в крепости (илл. 3), большой же герб Ревеля начиная с XIII в. венчала женская фигура в короне, «дева» со скрещенными на груди руками (илл. 4)^[19]19. На сегодняшний день существует несколько гипотез относительно женской фигуры на гербе Таллинна: королева Маргарита Самборская (предполагается, что ее изображение помещено также на печати 1277 г. — старейшей в истории Таллиннского городского магистрата), св. Биргитта, Дева Мария [Лесмент: 117–121]..

Если эти геральдические знаки автору Синаксаря были известны, то, возможно, Иоанн Максимович тонко обыграл их, создав образ Ревеля-девы, и образ Риги, которая, как и король Карл XII, «в знамении своем имела льва».

Наряду с темой города-девы, в заключительной части Синаксаря в виде стихотворного «резюме» представлены темы, уже прозвучавшие в основном тексте: 1) шведские города преданы царю Богом («Господем свыше царю суть порабощены»); 2) эти города пали, словно Иерихоны («Якъ дрвеле Иерихон от трубнаго гласа, / Падоша, поверженне паче худо каяся»); 3) Петр избавит эти города от неправедной веры («<…> государя нашго сице устрояти / От скверн еретических грады избавляти»); 4) cтроительством новых храмов Петр прославляет Бога («Ныне Богу в Троице слава не престанет / Сокрушенны там Кирхи, церкви воздвиженны, / Духовны краснопевцы зело умножены»); 5) за распространение православной веры Бог прославит Петра новыми победами («Ты буди славим, и царя прослави, / <…> на граядуща укрепи, распространи царство»); 6) свейский лев сокрушен («Болей не появится свейскаго льва имя»); 7) завоеванные города, приняв православную веру, прославят царя Петра: «По Бозе и Матери славят Государя / Препрославленнейшаго везде Петра Царя» [Синаксарь: 36–38]). Для нас важно, что концепция Иоанна Максимовича, связанная с обращением вражеских городов в истинную веру, — Иерихона в Небесный Иерусалим, — разрабатывалась фактически одновременно с «Универсалом жителям Эстляндии и г. Ревелю». Документ этот был составлен Петром I и отправлен накануне осады жителям эстляндской столицы. В универсале среди прочих привилегий местным жителям гарантировалась неприкосновенность их «евангелической» веры в случае мирной капитуляции [ПБПВ: 283–286]. После капитуляции Ревеля этот текст был основным документом, на котором строились официальные отношения Петра с завоеванным городом. В отличие от Петра, Максимович в 1710 г. не видит возможности сохранить лютеранскую веру в завоеванных городах и даже предлагает Петру брать Стокгольм, чтобы преобразование «чужих» городов в «свои» полностью состоялось: «Един токмо Стоколно, мало содержится / Бога надежно молим, Цареви смирится; Услыши нас Господи, услыши нас Боже <…> За взятие Стоколна, прийми моление» [Синаксарь: 37 (об.)].

Стокгольм Петр брать не стал, но уже после взятия Ревеля в городе началось активное строительство нового сакрального пространства. Кульминацией этого процесса стало «отъятие» в 1716 г. главной церкви шведского гарнизона, переосвящение ее в православную и создание под руководством Ивана Зарудного уникального иконостаса для этой церкви, ставшей тогда же главной церковью русского гарнизона Ревеля. «Отъятие» лютеранских церквей и превращение их в православные происходило и в других городах по всей Эстляндии и Лифляндии, строились и новые православные храмы. Программа Иоанна Максимовича по превращению «чужого» городского пространства в «свое» оказалась созвучна государевым планам, и отдельные этапы этой программы были претворены в жизнь уже в самое ближайшее время после издания Синаксаря.