Многоязычие военной панегирики Петровской эпохи (на примере иконостаса Преображенской церкви Ревеля/Таллинна)

Панегирик Петровского времени — явление особенное. К панегирическим произведениям этой эпохи исследователи относят чрезвычайно широкий ряд явлений светской и церковной культуры: триумфальные врата, фейерверки и их описания, театральные постановки и приветственные речи монарху, реляции о победах, конклюзии, гравюры и памятные медали, а также церковные проповеди и литургические тексты, такие как Полтавская служба и служба на Ништадтский мир. Элементы панегирика, проявляющиеся во всех областях культуры, дали общее определение стилю официальной литературы и искусства Петровской эпохи — панегирический [Панегирическая литература: 33].

В отличие от предыдущих эпох, панегирик Петровского времени обращен к максимально широкой аудитории и рассчитан на многократное и многоуровневое «прочитывание». Многоязычие как принцип создания и существования текста становится принципиальной установкой такого панегирика. Его «полиглотизм» проявляется как в буквальном смысле (например, торжественные речи и проповеди печатаются на нескольких языках, а тексты триумфальных арок воспроизводятся в описаниях на греческом, латинском и русском языках), так и в семиотическом. Чем знаменательнее событие, тем больше способов и уровней репрезентации оно имеет, причем как в рамках одного текста, так и в разнородных по форме и сфере своего бытования панегирических произведениях. Подавляющее большинство панегириков Петровской эпохи посвящено военным событиям и победам России: азовские походы и Северная война являются основным источником панегирических сюжетов, и каждый сюжет концептуален и всегда отвечает очень конкретным идеологическим задачам.

В настоящей статье мы рассмотрим принцип семиотического многоязычия в Петровскую эпоху на примере одного архитектурного памятника конца 1710-х гг. Нас будет интересовать, в частности, вопрос о том, каким образом военная панегирическая тематика организует сакральное пространство.

Объект нашего внимания — необычный иконостас, построенный под руководством Ивана Зарудного в 1718–1719 гг. для церкви русского гарнизона в Ревеле^[1]1. Таллиннский иконостас Ивана Зарудного уже не раз привлекал внимание историков и искусствоведов. Вместе с тем исчерпывающего его описания с подробным анализом иконографической программы и всех его элементов (живописных, скульптурных, резных) до сих пор не составлено. Изучению иконостаса посвящено несколько наших совместных с проф. Е. А. Погосян статей, где предпринята попытка описать композицию, структуру и основные сюжеты иконостаса как концептуальное и идеологическое единство [Погосян, Сморжевских-Смирнова 2011; Погосян, Сморжевских-Смирнова 2012].; его можно видеть и сегодня в Преображенской церкви Таллинна, на улице Суур-Клостри (Ил. 1). Здание церкви принадлежало сначала католикам, а затем, с приходом в Эстонию Реформации, — лютеранам. На момент завоевания Ревеля русскими войсками в 1710 г. храм являлся главной церковью шведского ревельского гарнизона. В 1716 г. усилиями губернатора Эстляндии А. Д. Меншикова церковь была «отъята» у лютеран и сразу переосвящена в православную [Тизик: 20–26]. Первое православное богоcлужение состоялось в воскресенье 19 февраля, на которое в 1716 г. приходился праздник Торжества православия. Очевидно, А. Д. Меншиков полагал, что этот праздник, установленный в честь победы над иконоборческой ересью, как нельзя лучше подходит для переосвящения лютеранского храма [Погосян, Сморжевских-Смирнова 2011]. Первоначально церковь освятили в честь главной святыни Эстляндского гарнизонного полка — иконы св. Феодора Стратилата, которую принесли в храм в день его освящения. Освящение во имя Преображения Господня состоялось позднее, в 1732 г. [Тизик: 24–28]. К этому времени здесь уже был установлен постоянный иконостас, созданный Иваном Зарудным специально для этой церкви.

Иконостас строился для церкви с двумя равноценными нефами, примыкавшими друг к другу. Нетипичная для православного храма архитектура во многом определила и композицию иконостаса: он состоит из совершенно симметр ичных и равноценных половин, с одинаковыми по размеру и форме царскими вратами. Каждый неф церкви стал здесь отдельным приделом: северный посвящался теперь св. апостолам Петру и Павлу, а южный — Преображению Господню. В центре соединения двух приделов, на колонне, разделяющей нефы, Зарудный разместил кафедру для проповедника. Отличительной особенностью иконостаса является не только его композиция, обилие замысловатых форм и декоративных элементов, но и большое количество резных надписей. Надписи присутствуют на всех элементах иконостаса: на золоченых колоннах, панелях, арках и навершиях. Не считая подписей на иконах и царских вратах, в иконостасе более 170 надписей, отдельные из которых повторяются. Это — цитаты из библейских песен (девять текстов Ветхого и Нового Завета, которые служат темами в песнях канона), прямые цитаты из Утрени, Литургии, Вечерни, Богородичных и Господских служб (на Успение и Благовещение, Вознесение). С позиции человека, стоящего перед солеей, легче всего читаются тексты, помещенные на уровне местного ряда икон. Именно на надписях местного ряда мы сосредоточим основное наше внимание, пытаясь понять, какое место занимают они в идейной программе иконостаса и в чем состоит принцип «работы» этих цитат.

Самые крупные надписи расположены на боковых вратах каждого из приделов. Здесь изображены архангелы: Михаил, попирающий адского зверя (врата в жертвенник), и Уриил (дьяконские врата) (Ил. 2). Над Архангелом Михаилом и в Петропавловском, и в Преображенском приделе развивается лента с псаломской цитатой (Пс. 33: 8): «Ополчится Ангел Господень окрест боящихся его». Этот стих входит в состав 5-й кафизмы, читаемой во время богослужения. В Петровскую эпоху, однако, функция этого стиха в богослужебной практике расширяется благодаря Полтавской службе^[2]2. Полтавская служба («Служба благодарственная Богу в Троице святой славимому, о великой Богом дарованной победе <…> содеянной под Полтавою») была составлена в 1709 г. по указу Петра I, вошла в минеи и совершалась в храмах ежегодно в годовщину Полтавской баталии 27 июня, т. е. являлась полноценным литургическим текстом, который впервые в истории русской церкви прямо посвящался военной победе. Автором службы являлся архимандрит Феофилакт (Лопатинский), ректор Славяно-греколатинской академии [Пекарский: 200–202]. Полтавская служба была составлена по типу праздничного богослужения, включала в себя малую и великую вечерни и утреню (в непраздничные дни вечерня и утреня не соединяются). Приведенные стихиры на стиховне занимали особое место в службе, поскольку завершали ее первую часть — вечерню.. Данный стих вошел в стихиры на стиховне, прославлявшие победу над шведами:

Иже древле посла Ангела своего, и поби полки ассирийския, сей и ныне Господь сил не стерпе наругания Свейскаго, на Российскую державу, посла Ангела своего, иже ополчися окрест боящихся его (курсив наш. — М. С.) и разгна вся полки противных, Российскому же роду спасение и безсмертную славу содела [Служба: Л. 15 об.].

То есть здесь стих псалма помещен в совершенно новый по сравнению с традицией контекст — исторический. Оставаясь в рамках сакрального текста, цитата выполняет теперь не только литургическую, но и историческую функцию, отсылая к значимому событию современности, представленному в ряду библейских аналогий.

В иконостасе Зарудного прослеживается та же закономерность: литургические тексты не ограничиваются здесь только «литургическим» значением и прочтением. Многие цитаты, помещенные в иконостас, к 1718 г. становятся своего рода «общим местом» в военных панегириках этого времени. В данном панегирическом контексте надписи иконостаса оказываются формой репрезентации событий Северной войны и обретают актуальное политическое и идеологическое звучание.

Рассмотрим фигуру архангела Михаила в Преображенском приделе. Архангел попирает ногами странного зверя^[3]3. Как указывает Д. Ростовский, архангел Михаил должен быть изображен «топчущу ногама Люцифера, левицею держащ ветвь финичную зеленую, десницею же копие» [Димитрий: 179–179 об.].; под ним помещена надпись: «На аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия». Это — цитата из 90-го псалма (Пс. 90: 13), который читался не только во время богослужения^[4]4. 90 псалом читается на богослужении 6-го часа, когда вспоминается распятие Христа., но и при нападении врагов. И хотя, согласно толкованию Афанасия Великого, под видом животных в псалме изображены сатанинские силы, для современников Петра «лев» и «змей» олицетворяли также Швецию и Порту — главных военных соперников России (что на языке эмблемы постоянно обыгрывалось в триумфальных вратах, фейерверках и проповедях). В 1718 г., когда начинается строительство иконостаса, эту цитату использует и Гавриил Бужинский, желая военных побед Петру в своем предисловии к переводу «Европейской истории» Пуффендора^[5]5. Перевод «Гистории Европейской» Самуила Пуффендора был выполнен Бужинским по указу Петра к возвращению монарха из-за границы в 1717 г. Он был напечатан в Петербургской типографии в 1718 г. в количестве 600 экземпляров [Панегирическая литература: 84].: «Да везде, противляющыеся тебе враги твоя даст (Господь. — М. С.) ти победити, на аспида и василиска да наступиши, и поперши лва и змия» [Панегирическая литература: 85]. В тексте Бужинского оригинальная цитата несколько изменена, благодаря чему исходные слова псалма превращаются в своего рода призыв: «да наступиши…», что в 1718 г. обретало особую актуальность в связи с готовившимися переговорами о прекращении войны со Швецией и заключением «всеполезного мира».

В контексте побед над Швецией может быть прочтена и другая надпись, появляющаяся в изображении архангела Михаила: в левой руке архангел держит щит, в центре которого — Андреевский крест (крест фактически упирается в шею зверя). На кромке щита вырезаны слова из 1-го стиха 67-го псалма: «и да бежат от лица Его». Щит, как и лик архангела, запечатлен в профиль, поэтому зрителю открывается только правая половина щита и, следовательно, только часть цитаты, которая в завершенном виде должна выглядеть как: «и да бежат от лица Его ненавидящие Его» (Пс. 67: 1). Эти слова входили в молитву Честному кресту, читавшуюся при нападении врагов вместе с 90-м псалмом, и в данном контексте составляли текстовое единство с рассмотренной выше цитатой — «на аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия». Вместе с тем начиная с 1709 г. цитата из 67-го псалма имела военно-панегирический контекст: ее использовал Феофан Прокопович в своей первой проповеди на Полтавскую победу при описании бегства шведов с поля боя. Обращаясь к Петру и трансформируя библейский стих, Феофан констатировал: «бежат от лица твоего ненавидящие тебе» [Прокопович: 35].

Надписи, окружающие архангела Михаила, позволяют говорить о тщательной и продуманной работе автора программы иконостаса с текстом^[6]6. Вопрос об авторе программы иконостаса требует отдельного подробного изучения. В настоящем сборнике к этой теме обращается Е. А. Погосян, привлекая материалы архивных документов, переписку И. Зарудного с А. Меншиковым. На данном этапе исследования есть все основания полагать, что авторство программы иконостаса принадлежит Ивану Зарудному. Надеемся, что результатом нашего дальнейшего совместного исследования будет подробная реконструкция авторского замысла, а также иконографической и идеологической программ иконостаса.. Псаломские цитаты сгруппированы не только по тематическому, но и по функциональному принципу. Стихи из разных псалмов являются частью одной молитвы и вместе с тем принадлежат единому панегирическому контексту. Для зрителя Петровской эпохи все эти новые сюжеты и «прочтения» не замещали исконного смысла библейской цитаты, но дополняли его, побуждая видеть в событиях современности живые примеры священной истории, продолжающейся здесь и сейчас. Литургическая и идеологическая функции библейской цитаты выступали в тесной взаимосвязи. Принцип многоязычия проявляется именно в полисемантическом характере библейской цитаты. Указанная закономерность распространяется и на живописный образ. Не только тексты, окружавшие архангела, но и само его изображение, и изображение зверя, которого он попирает, предлагали зрителю Петровской эпохи несколько вариантов «прочтений».

Так, в Полтавской службе и особенно подробно в Синаксаре, написанном к ней, битва со шведами была представлена как битва архангела Михаила с апокалипсическим зверем. Для такой аналогии панегиристы находили и календарное совпадение. Полтавская победа пришлась на понедельник — «ангельский» день, как было особо отмечено составителями программы триумфальных врат 1709 г.:

Со небес же поставихом архангела Михаила со вои небесными, молния ниспущающа на лва свейскаго. Знаменующи, яко в день ангельский, в понедельник, защищением и помощию архангела Михаила, хранителя здравию пресветлаго монарха нашего, оубиен бысть искусством его воинства швед [Тюхменева: 218].

Календарный контекст, связанный с архангельским днем, был значим и при создании ревельского иконостаса^[7]7. Подробно о календарном контексте «переосвящения» храма: [Погосян, СморжевскихСмирнова 2011: 91].. В то время, когда храм принадлежал шведам, он был посвящен архангелу Михаилу, чей праздник по лютеранскому календарю приходился на 29 сентября. Именно в этот день в 1710 г. Ревель был взят русскими войсками. Такое календарное совпадение не могло пройти незамеченным для царя и его приближенных, ведь православные праздники архангела Михаила приходятся на совсем другие даты (6 сентября и 8 ноября). Связь капитуляции Ревеля с 29 сентября заключалась в том, что архангел не защитил город в этот день, и «лютеранский» праздник не случился. Благодаря календарному контексту становится понятно, почему именно данный лютеранский храм был превращен в православную церковь: это был важный символический жест — шведы потеряли не только город, но и покровительство архангела Михаила [Погосян, Сморжевских-Смирнова 2011: 91]. Отметим, что в православном иконостасе его изображение на боковых вратах не является чем-то исключительным. Но в нашем случае мы можем говорить о том, что это была не просто дань традиции, но — через Полтавскую службу — намек на войну со шведами и через календарный контекст — напоминание о взятии Ревеля.

Рассмотрим зверя под ногами архангела. Ни в том, ни в другом случае его изображение не соответствует образу «аспида», «василиска», «льва» или «змия». Дьявол представлен в иконостасе в двух обличиях — в виде зверя с окровавленной пастью (Петропавловский придел) и в виде вепря (Преображенский придел). Здесь создатели иконостаса следуют цитате из 79-го псалма (Пс. 79: 14–15), которая также была использована в Службе на Полтавскую победу: «…не дал еси вепрю от дубравы озобати, и уединенному дивому поясти винограда <…> егоже насади десница Твоя» [Служба: Л. 33 об.]. В Службе эти два зверя представляют Карла XII (дивый, или дикий зверь, — лев^[8]8. В этой связи показательно описание триумфальных врат 1709 г., где с «закровавленной» пастью представлен «свейский лев»: «Празднуем и мы <…>, побеждена видяще лютейшаго лва свейскаго, иже толь дерзновенно на Российское государство и на нас всех разшири рот свой, закровавленный кровию неповинных» [Тюхменева: 211].) и Мазепу (вепрь)^[9]9. В одном из эпизодов Полтавской службы «дивые звери» являются обобщенным образом всех врагов русской церкви: «Радуйся Богом насажденный новый винограде Господень святая церкви <…> яко сохрани невредима от всех зверей дивиих, исходящих от нырищ своих на поядание и попрание твое» [Служба: Л. 34].. В иконостасе, который создавался для лютеранского города и почти через десять лет после Полтавской битвы, вепрь уже не был связан с Мазепой. Изображение вепря могло пониматься как символ лютеранства (именно с вепрем из 79-го псалма сравнивался Мартин Лютер в Папской булле, составленной в ответ на его знаменитые 95 тезисов). На то, что дьявол в Ревеле должен быть побежден в двух ипостасях — не только Карла XII, но и Лютера, указывает фигура второго архангела, который изображен на дьяконских дверях обоих приделов, — Уриила. Согласно толкованию Димитрия Ростовского, «Уриил сияние сый огня Божественнаго, просветитель есть потемненных» [Димитрий: Л. 176 об.]. В контексте истории «отъятия» у лютеран храма, «потемненные», которых следует просветить, — очевидно, лютеранское население завоеванного города [Погосян, Сморжевских-Смирнова 2011: 93].

Такому пониманию образа вторит и надпись над Уриилом в обоих приделах — неполный библейский стих «Разумевайте языци» (Ис. 8, 10). Полная форма — «С нами Бог!Разумейте языцы и покаряйтеся, яко с нами Бог» — звучала более воинственно и, очевидно, именно поэтому повторялась неоднократно в самых разных панегириках Петровской эпохи — от триумфальных врат до проповедей. Один из самых ранних примеров такого использования цитаты — программа триумфальных врат 1704 г., составленная на первые крупные победы Петра в Прибалтике: взятие Нарвы и Дерпта^[10]10. Программа была написана Иосифом Туробойским и называлась «Преславное торжество свободителя Ливонии».. Во вступительной части программы разъяснялся смысл полученных Россией побед — «праведное отмщение» шведам, осуществленное через Петра самим Господом за «Ижорскую землю <…> неправедне от прегордаго хищника льва свейскаго похищеную» [Панегирическая литература: 151]. Стихом из Исаии Швеция, как и все остальные потенциальные враги, призывалась к смирению и покорности: «Услышите сия вси языцы, разумейте и покаряйтеся яко с нами Бог, даровавый нам толь храбраго и мужественнаго монарха», и тут же — авторское предостережение в духе псалма — «Убойтеся врази!» [Там же]. В 1705 г. этот же библейский стих, но уже в стихотворном переложении использует черниговский архиепископ Иоанн Максимович, предрекая Петру I новые победы вселенского масштаба: «Ему же [Петру] вси земнии цари поклонятся, / И поработять языци и вси убоятся. / Россия же возгласит з своими синами: / Разумейте языци, яко Бог есть с нами» [Там же: 56]. И наконец, с 1709 г. полная цитата из Исаии звучит регулярно как в Полтавской службе, так и в проповедях, посвященных Полтавской победе^[11]11. Например, в «Слове похвальном о преславной над войсками свейскими победе» 1709 г. Феофана Прокоповича: «И ныне нам приличествует возглашати: услышите сия вси языци, внушите, вси живущии по вселенной!С нами Бог!Разумейте, языци, и покаряйтеся, яко с нами Бог»; в слове 1717 г. на годовщину Полтавской победы, в заключительном пассаже: «С нами Бог, разумейте, языци, и покаряйтеся, яко с нами Бог» [Прокопович: 36, 59]. В Полтавской службе эта же цитата появляется в одном из заключительных эпизодов: «С нами Бог, разумейте языцы, и покаряйтеся, яко с нами Бог, и более безумно не дерзайте, аще бо паки возможете, и паки побеждени будете, яко с нами Бог» [Служба: Л. 41–41 об.].. То есть в иконостасе неполная форма цитаты отчасти смягчала ее агрессивный пафос. Вместе с тем эта неполнота предполагала полную «реконструкцию» библейского стиха (со всеми панегирическими и историческими нюансами), которую зритель-современник мог и должен был с легкостью осуществить.

Текст, расположенный в подножии трех архангелов, — «Господь крепость людем своим даст» (Пс. 28: 11), — встречается и в Полтавской службе как иллюстрация Божьего покровительства России и грядущих благ. В иконостасе этот стих повторен четыре раза, а на колонне в Преображенском приделе помещена его вторая часть: «Господь благословит люди своя миром» (Пс. 28: 11). Эти слова звучали не только в Полтавской службе, в том же фрагменте, что и первая часть стиха^[12]12. Последний прокимен Полтавской службы: «Господь крепость людем своим даст, Господь благословит люди своя миром» [Служба: 45]., но и в слове Гавриила Бужинского на победу у Гангута^[13]13. «Господь, помощник ваш, благословит вас и люди своя миром» [Панегирическая литература: 233]. «Слово» было произнесено обер-иеромонахом русского флота Гавриилом Бужинским в пятую годовщину гангутской победы, летом 1719 г., на острове Ламеланд «на корабли Ингермоландии, егда корабли были на якорях» [Там же]..

Подобных «цитатных» совпадений и отсылок к другим актуальным, но не являющимся первоисточниками текстам, в иконостасе множество^[14]14. Например, псаломский стих, расположенный на колонне Петропавловского придела: «Благословенъ Гдь Бг ъ моі научааі руце моі на ополченіе» (Пс. 143: 1), повторялся несколько раз в Полтавской службе, во фрагментах благодарения Бога [Служба: Л. 2], в проповеди Феофана Прокоповича на Полтавскую победу [Прокопович: 37]. К евангельской цитате «Благословен Господь Бог Израилев» (Лк. 1: 68) (ее видим в Петропавловском приделе на колонне рядом с архангелом Михаилом) обращался Феофан Прокопович в проповеди на Полтавскую победу [Прокопович: 59]. Наконец, последний комплекс цитат — песнь Пресвятой Богородицы из первой главы Евангелия от Луки. Эта песнь «процитирована» в иконостасе отдельными стихами, помещенными на колонны: «яко сотвори мне величие Сильный, и свято имя Его» (Лк. 1: 49), «Сотвори державу мышцею своею» (Лк. 1: 51), «Низложи сильныя со престол и вознесе смиренныя» (Лк. 1: 52). В 1709 г. к словам из песни Пресвятой Богородицы обращается Феофан Прокопович в заключительном эпизоде «Слова» на Полтавскую победу. Весь эпизод написан как благодарственная песнь Богу от лица победителей и представляет собой компиляцию библейских цитат. Исходная цитата Евангелия — «яко сотвори мне величие Сильный, и свято имя Его» — в данном эпизоде изменена за счет подмены местоимения так, что благодарственная песнь Богородицы трансформируется у Феофана Прокоповича в благодарственную песнь торжествующего воинства и народа: «сотвори с нами величие Сильный, и свято имя Его». В аналогичный контекст — благодарения от лица победителей — строки из песни Богородицы помещены и в Полтавской службе: «Сотвори державу мышцею своею, низложи бо сильныя со престол, и вознесе смиренныя Бог Израилев: в нихже посети нас восток с высоты, и направил ны есть на путь мира» [Служба: Л. 39 об.].. Отметим, что в нескольких случаях схожий принцип работает также на уровне скульптуры и иконографии. Например, изображение тетраграмматона на уровне страстного чина икон (Ил. 3). Здесь надпись הוה («Яхве»), выполненная на иврите, сразу же обращает на себя внимание благодаря размеру и положению в композиционном центре обоих приделов (она находится на той же вертикали, что и царские врата). Изображение тетраграмматона вторит в иконостасе Зарудного ветхозаветной тематике царских врат^[15]15. О ветхозаветных сюжетах царских врат подробно: [Погосян, Сморжевских-Смирнова 2011: 83–88]., но вместе с тем соотносится с панегирическими сюжетами, разработанными по случаю первых побед Петра на эстонской земле. В уже упоминавшейся нами программе триумфальных врат 1704 г. «Преславное торжество свободителя Ливонии» имеется любопытное описание «фрамуги» (верхней панели триумфальных врат):

написахом свобожденныя городы ливонския поклоняющыяся имени Божию, еврейски написанному и благодарящыя о свобождении своем чрез его царское пресветлое величество и храбрых его воинов. Среде же клейма написахом: «О всех сих (т. е. о взятых городах. — М. С.) единому Богу благодарение» [Панегирическая литература: 179].

Имя Божие, которому должны, согласно программе врат, поклониться и ливонские города, и благодарный их завоеватель, из временной триумфальной арки перемещается в «вечное» пространство иконостаса. Память о событии, военной победе, запечатлена в сакральном образе. Другой похожий пример отражения в иконографии военных побед — икона Богоматери из местного ряда Петропавловского придела. Святые, предстоящие здесь Богородице, — это Исаакий Далматский, в день памяти которого родился Петр I, и Сампсоний Странноприимец — святой, в день памяти которого была одержана Полтавская победа (Ил. 4).

Как и библейские тексты в военных панегириках Петровского времени, тексты иконостаса участвуют в написании актуальной истории. У каждой такой цитаты уже есть свой «новейший контекст», связанный с конкретными событиями современности и легко узнаваемый благодаря дублированию одних и тех же сюжетов разными жанрами. Вплоть до конца Северной войны победы Петра, отвоевание им «отеческих земель» и завоевание новых территорий, будут иметь в официальной культуре неизменный статус священной войны, начатой по провиденью Божьему за правду и веру^[16]16. Тема шведов-еретиков и врагов креста отчетливо звучит и в сочинениях Иоанна Максимовича, и в трактате Шафирова, и в Полтавской службе. Лишь в 1724 г. Петр отзовет готовящееся издание Полтавской службы и внесет правку в эпизоды такого рода, отметив, что война была «не о вере, а о мере».. Наряду с Полтавской службой и церковной проповедью иконостас Зарудного в полной мере воплощает эти идеи и вместе с тем становится еще одной формой военного панегирика, не только существующего в сакральном пространстве, но и в значительной степени это пространство организующего.