Ревельский иконостас Ивана Зарудного в контексте идеологии балтийских завоеваний.

Рис. 1
Иконостас Преображенской церкви Таллина.
Фото предоставлено реставрационной мастерской "Kanut", фотограф Яанус Хейнла. 2010 г.

На территории Эстонии до начала Второй мировой войны действовало несколько православных храмов, освящение которых состоялось в Петровскую эпоху. Создание этих храмов было непосредственно связано с событиями Северной войны и завоеванием русскими войсками Нарвы, Дерпта (Тарту), Пярну и Ревеля (Таллина). На сегодняшний день сохранились только таллинские храмы петровского времени, в одном из которых — Преображенском — находится уникальный памятник церковного искусства начала XVIII века — иконостас Ивана Зарудного (рис. 1). Интерес для исследования представляют не только редкая иконографическая программа и техника исполнения иконостаса, но и сама история его создания, тесно связанная с политической жизнью России и победами Петра I в Северной войне.

Таллинский иконостас Ивана Зарудного уже не раз привлекал внимание историков и искусствоведов^[1]1. История Преображенского храма и описание иконостаса были впервые составлены в конце XIX века священником, настоятелем этого храма Карпом Тизиком [Тизик]; авторство иконостаса установлено И. Э. Грабарем в 1954 году. [Грабарь]; этапы и техника создания иконостаса описаны впервые в диссертации Е. В. Мозговой [Мозговая]; характеристика отдельных элементов иконостаса дана в статье И. Л. Бусевой-Давыдовой [Бусева-Давыдова]. Об иконостасе Зарудного имеется также ряд работ на эстонском языке: статьи Е. Кальюнди, где приводится несколько фактических известий, которых не было в работах предшественников [Kaljundi 2000; Kaljundi 2005]; брошюра С. Симсон, где даны краткие сведения об истории и составе иконостаса [Simson]; магистерская диссертация М. Лиллепруун с подробной хроникой и описанием реставрационных работ, проводившихся в храме в разные эпохи [Lillepruun]. . Вместе с тем, исчерпывающего описания иконостаса с подробным анализом иконографической программы и всех его элементов (как живописных, так скульптурных и резных) до сих пор не составлено. Впервые в совместных статьях нами были предприняты попытки описать композицию, структуру и основные сюжеты иконостаса как концептуальное и идеологическое единство [Погосян, Сморжевских-Смирнова 2011-а; Погосян, Сморжевских-Смирнова 2012]. В настоящей статье будет рассмотрена история создания иконостаса Преображенского храма в контексте возникновения других православных памятников Петровской эпохи на эстонской земле.

В годы Северной войны православные церкви стали устраиваться фактически сразу по капитуляции эстляндских и лифляндских городов — в бывших лютеранских кирхах. Первый такой храм был освящен в завоеванном Дерпте летом 1704, в здании Иоанновской кирхи, принадлежавшей шведскому гарнизону. Освящение состоялось спустя несколько дней по взятии города Б. П. Шереметевым [Историко-статистическое описание, 171].

В том же 1704 году, 9 августа, Петром I была одержана долгожданная Нарвская победа, а уже 15 августа, в праздник Успения Пресвятой Богородицы, в городе была устроена православная церковь. В походном журнале об этом событии сообщалось: «Августа в 15 день, после Литургии было благодарение Богу с молебным пением в новопосвященной в Нарве церкви» [Журнал, 80–81]^[2]2. Составитель походного журнала ошибочно указывает, что в новоосвященной церкви «прежде всего был костел» [Журнал, 80]. Архитектура храма, следуя средневековым канонам, действительно напоминала архитектуру католических костелов, но храм был построен уже в шведское время, в 1641–1651 годах и изначально являлся лютеранским (об истории Домского собора и его архитектурных особенностях: Ivask, Sinjakova, 11–26). Очевидно, автор журнала полагался на то обстоятельство, что на начало XVIII века большинство из лютеранских храмов Эстляндии и Лифляндии были построены в XIII–XVI веках и до прихода реформации являлись костелами, которые принадлежали различным католическим орденам. . «Новопосвященная» церковь, упоминаемая в журнале — бывший шведский кафедральный Домский собор. Несмотря на то, что первое православное богослужение состоялось здесь в праздник Успения (и видимо, было на этот день специально назначено), храм освятили во имя св. Александра Невского — небесного покровителя русских царей, сражавшихся со шведами, и губернатора Эстляндии — Александра Даниловича Меншикова. Православные богослужения отправлялись в этой церкви 4 года, вплоть до освящения 29 мая 1708 года нового главного православного городского храма — Спасо-Преображенского собора. Собор разместился в здании старейшей городской церкви, которая на момент взятия города принадлежала немецкому лютеранскому приходу^[3]3. Изначально храм был католическим, освящен во имя св. Иоанна Иерусалимского, но с приходом в Эстонию реформации стал лютеранским. С 1708 по 1944 в Спасо-Преображенском соборе совершалось православное богослужение. В 1944 году во время бомбежки города собор был разрушен, руины снесены в 1950-х годах. [Ivask, Sinjakova, 11–26]. .

Уже на примерах Дерпта и Нарвы можно судить о том, что в последовательном процессе «переосвящения» храмов с самого начала важна была идеологическая составляющая: «изымались» главные церкви противника по войне^[4]4. «Отъятие» в Нарве храма у немцев могло быть тоже обосновано идеологически: как и шведы, немцы были давними оппонентами России в своих притязаниях на балтийские земли. Последняя большая война, Ливонская, в которой сражался немецкий Тевтонский орден, была Россией проиграна. «Отъятие» старейшего немецкого храма Нарвы, завоеванной и утраченной Иваном IV, возможно, мыслилось как своего рода реванш в давнем противостоянии (ведь, например, храмы финских приходов в Нарве отъяты не были). Возможно, именно поэтому в Спасо-Преображенский собор во второй половине XVIII века была принесена реликвия, связанная с событиями Ливонской войны, — чудотворная икона святителя Николая Чудотворца, по преданию, уцелевшая во время пожара в городе 1558 года, т. е. во время осады Нарвы войсками Ивана Грозного [Там же]., а освящение этих церквей (во имя святого или церковного праздника) определялось во многом событиями актуальной истории и конкретными задачами идеологического плана. Так, еще в конце XIX века священник Карп Тизик, настоятель Преображенского собора в Таллине, отмечал: «…в Великороссии на прежней московской почве старинные кафедральные храмы освящались всегда во имя Успения Божией Матери; в местах же, присоединенных к России Петром I, соборные храмы освящались во имя Преображения Господня, конечно, во исполнение идеи о преображении России, начатом уже в селе Преображенском» [Тизик, 26]^[5]5. Начиная с XVI века, на Северо-Востоке Эстонии, на холме Куремяэ существовала часовня Успения Пресвятой Богородицы. Строительство часовни было связано с чудом явления Богоматери и чудесного обретения иконы Успения местными крестьянами. В многочисленных лютеранских источниках утверждается, что в Шведское время каждый год в праздник Успения по юлианскому календарю у часовни проходили многолюдные собрания [Plaat, Maasik, 35]. В шведских источниках последнее упоминание такого богослужения относится к 1699 году. Сведения о том, в каком состоянии находилась часовня во время Северной войны, отсутствуют. Следующее упоминание часовни в документах относится уже к 1738 году. [Там же]. Хотя следует признать, что большое значение имел контекст церковного календаря: близость того или иного значимого события церковному празднику. Так, например, в случае с нарвским Спасо-Преображенским собором важна была, конечно, близость даты взятия города — 9 августа — к празднику Преображения Господня. Дата же освящения храма — 29 мая — была несомненно приурочена ко дню рождения Петра I, отмечаемому на следующий день — 30 мая.

Надо отметить, что задолго до описываемых событий к «переосвящению» храмов прибегали и шведы. Так, во время Ливонской войны, после завоевания Ивангорода в 1581 году, ивангородскую церковь Успения Богородицы они преобразовали в лютеранскую кирху [Ivask, Sinjakova, 9-10]. Процесс утверждения Православия посредством «отъятия» лютеранских храмов продолжился и в 1710-е годы, когда Эстляндия и Лифляндия были уже полностью завоеваны русскими войсками. Как и прежде, особое значение придавалось календарному контексту: посвящение храмов «приноравливалось» к датам взятия городов. Об этом свидетельствует история православного храма в Пернове (Пярну). Город был взят 14 августа 1710 года, в день предпразднества Успения Пресвятой Богородицы. Вскоре в здании бывшей лютеранской кирхи св. Яана устроили православный храм, посвящение которого празднику Успения напоминало не только о событии священной истории, но и о дате взятия города.

К сожалению, ни один из вышеназванных храмов не сохранился до наших дней. Как уже отмечалось, все церкви, которые можно назвать наследием Петровской эпохи, сосредоточены на сегодняшний день в Таллине.

Рис. 2
Икона «Литургия Господня» (1711) из Никольской церкви Таллина.
Фото Ореста Кормашова. 2008 г.

Это, прежде всего, церковь свт. Николая Мирликийского на Русской улице. Современное здание церкви было построено в 1820-х годах на месте старейшей православной церкви Ревеля. Старая церковь свт. Николая, существовавшая на этом месте с XV века, являлась частью торгового двора и к концу XVIII века полностью обветшала^[6]6. Подробно об истории Никольской церкви: Иконников, 1889; Пантелеев, Кормашов, 2002. . При строительстве нового здания церкви был сохранен прежний иконостас петровского времени — замечательный памятник церковного искусства и архитектуры конца XVII века. Над местным рядом икон здесь имеется вотивная надпись, указывающая, что иконостас был создан специально для Никольской церкви в 1686 году по «повелению» царей Петра и Иоанна Алексеевичей и царевны Софьи [Кормашов, 66]. Создание этого пятиярусного торжественного иконостаса было связано с русско-шведским договором 1684 года, вторым пунктом которого обсуждался вопрос о притеснениях в вере «греческого закона жителям» со стороны шведских властей. Упоминалась в договоре и церковь «свт. Николая в Колывани», поскольку городское руководство препятствовало отправлению богослужений в ней. Согласно заключенному союзному договору, эти и подобные им притеснения на территориях шведского короля должны были прекратиться [ПСЗРИ, № 1076, 620]. Заказ же нового иконостаса в ревельскую церковь становился во многом политическим жестом, своего рода напоминанием шведам о договорных обязательствах^[7]7. Подробнее об этом: Погосян, Сморжевских-Смирнова 2010. С. 21.. Договорные обещания прервались в 1700 году: с начала Северной войны и вплоть до капитуляции Ревеля в Никольской церкви был госпиталь для шведских солдат. В 1710 православное богослужение здесь было возобновлено, а в 1711, в честь первого приезда Петра I в завоеванный Ревель, для этого храма была написана уникальная гербовая икона, хранящаяся здесь и поныне (рис. 2)^[8]8 .Икона, условно названная реставраторами Николаем и Орестом Кормашовыми «Литургия Господня», находится сегодня в северном приделе Никольской церкви. Об историческом контексте иконы и ее панегирической топике подробно в статьях: Погосян, Сморжевских-Смирнова 2009; Погосян, Сморжевских-Смирнова 2010; Pogosjan, Smorzhevskihh-Smirnova 2011; Погосян, Сморжевских-Смирнова 2011. . Позднее, в 1719, в самый разгар переговоров о мире на Аландских островах, Петр сделал еще один вклад в эту церковь — житийную икону свт. Николая (икона XVII века). Поскольку сохранение Ревеля за Россией было камнем преткновения в переговорах со Швецией, икона свт. Николая, вложенная Петром в Никольскую церковь, должна была являться своеобразным залогом того, что Ревель останется за Россией. В то же время вклад царя был и молением об удачной морской компании 1719 года, которая могла повлиять на благоприятный исход переговоров [Погосян, Сморжевских-Смирнова 2010, 21]. Таким образом, с самого начала петровского царствования Никольская церковь являлась объектом особого внимания царя, и значимые события в истории этой церкви в конце XVII – нач. XVIII в. были прямо связаны с событиями военной, политической и дипломатической жизни Петровской эпохи.

После заключения Ништадского мира, в 1721 году, в Ревеле была освящена церковь Рождества Пресвятой Богородицы, построенная в том же году. Это была первая православная церковь, построенная после завоевания Ревеля. Сегодня эта церковь считается старейшей деревянной культовой постройкой Таллина, однако первоначального интерьера в ней не сохранилось.

Не обошлось в Ревеле и без «отъятия» лютеранских храмов. Так, уже в 1710 году под православные богослужения была приспособлена лютеранская Михайловская кирха на Рыцарской улице, и с 1710 по 1716 она действовала как гарнизонная русская церковь [Тизик, 26]. В 1716 году усилиями губернатора Эстляндии А. Д. Меншикова гарнизонной церковью стал другой Михайловский храм (ныне — храм Преображения Господня). Для этого храма в 1718–1719 годах строил иконостас Иван Зарудный. «Переезд» гарнизонной церкви на новое место не был случаен. С одной стороны, русский гарнизон в городе рос, и Меншикову как губернатору, действительно, важно было найти для гарнизона просторную церковь. Та церковь, что находилась на Рыцарской улице, была небольшой в сравнении с просторным двухнефным Михайловским храмом, который до прихода реформации в Эстонию был главным собором старейшего в городе цистерцианского монастыря. С другой стороны, не только практическими задачами руководствовался светлейший князь: размещение церкви русского гарнизона на месте гарнизонной церкви бывших хозяев города — шведов — являлось красноречивым символическим жестом, четким указанием на то, кому теперь в действительности принадлежит Ревель. И жест этот был, несомненно, обращен к горожанам. Горожане, однако, всеми способами пытались удержать храм, так что Меншикову пришлось вести энергичные переговоры с магистратом в период с 25 января по 16 февраля 1716 года^[9]9. История «отъятия» Михайловского храма достаточно подробно описана К. Тизиком [Тизик, 1896]. Автор приводит множество документов из городского архива Ревеля, среди которых — переписка Меншикова с городским магистратом. Документы, большая часть которых была составлена на немецком языке, даны К. Тизиком в переводе.. И хотя сам Меншиков вместе с царем находился в этот период в Риге (общение с Ревелем он осуществлял через своего секретаря Гартвига), это не помешало ему уже на четвертый день переговоров принять жесткие меры: губернатор велел расставить в церкви караул и никого туда не пускать. Магистрат, в свою очередь, в спешном порядке отправил своих представителей в Ригу в надежде на встречу с царем. В составленном прошении к Петру I магистрат просил оставить церковь за шведской общиной, ссылаясь на то, что у местного дворянства были в этом храме наследственные места для погребений, а также на обещанные Петром I привилегии городу Ревелю [Тизик, 20–24]. Под привилегиями подразумевался «Универсал жителям Эстляндии и города Ревеля» — официальный документ, составленный Петром I в 1710 году. Документ регулировал отношения царя с жителями завоеванных территорий. Отдельный пункт царского универсала касался «евангелической веры» в Эстляндии: «…мы не только намереваемся свято сохранить в полной неприкосновенности, не вводя никаких новшеств, евангелическую религию, распространенную сейчас во всей стране и городах, все ее старые привилегии, свободы и права, кои прежде, как всему миру известно, нарушались при шведском правительстве, но и торжественно обязуемся при случае и приумножить их еще более щедрыми и великолепными привилегиями», — обещал в своем универсале Петр [ПБПВ, 286]^[10]10. На деле Петр I, видимо, и не планировал наделять лютеранскую Церковь «более щедрыми и великолепными привилегиями», т. к. церковное законодательство, принятое в Шведское время в отношении лютеранской Церкви, действовало в Эстонии вплоть до 1832 года. [Plaat, Maasik].. Несмотря на намерение горожан напомнить Петру I этот важный пункт «Универсала», их прошение так и не было передано царю (как не состоялась и аудиенция, на которую представители магистрата очень рассчитывали), — Меншиков успел первым встретиться с посыльными и заверить их, что «отъятие» церкви было личным указом Петра, а прошение об отмене указа может лишь привести к царской немилости и самым непредсказуемым последствиям [Тизик, 20–24]. Магистрат уступил церковь без промедления.

14 февраля в присутствии церковного старосты было описано имущество храма. Судя по всему, кое-что из этого церковного убранства было передано вместе с церковью. Так, в одном из обращений Меншикова к магистрату имелось требование передать «церковь с украшениями и прочими принадлежностями, присовокупив, чтобы относительно выкупа от Его Светлости утвари и церковных украшений были сделаны дальнейшие распоряжения» [Там же, 21]. Что именно удалось Меншикову выкупить в итоге, доподлинно неизвестно, но сам факт данного распоряжения примечателен: детали интерьера лютеранского храма могли быть адаптированы к православному интерьеру.

Уже 19 февраля в храме состоялось первое православное богослужение. Дата была выбрана Меншиковым, конечно же, не случайно: на этот день в 1716 году приходилось первое воскресение Великого поста, Неделя торжества Православия. Этот праздник, установленный в честь победы над иконоборческой ересью, как нельзя лучше подходил для переосвящения лютеранского храма в православный. Первоначально церковь освятили во имя св. Феодора Стратилата, в честь главной святыни Эстляндского гарнизонного полка — иконы-складня, которую принесли в храм в день его освящения. В уже упоминавшейся книге К. Тизика дано подробное описание этой иконы: «выш. 8 верш. и шир. 1 арш. <...> На дверцах правой стороны изображены Святые Цари и Святители Российские, а выше Благовещение Пресвятой Деве Марии. На дверцах левой стороны находятся: образ Владимирской Божией Матери, а выше Архангел Гавриил, благовествующий Деве Марии. Над главою Св. Феодора Стратилата имеется изображение Спасителя, возлагающаго венец на Пресвятую Богородицу.<…> Внизу иконы на бордюре имеется следующая надпись: “1717 года Февраля в 1 день обложен сей киот серебром Эстляндского полку радением и тщанием полковых людей на сборныя деньги веки.”» [Тизик, 88].

Данное описание позволяет нам предполагать, что икона-складень, которая, как отмечает К. Тизик, «воодушевляла Эстляндский полк в походах и сражениях, сопутствовала ему при взятии Ревеля, которая с 1710 по 1716 год стояла в <…> шведской кирке на Рыцарской улице», — являлась не чем иным, как частью походного иконостаса Эстляндского полка^[11]11. Размер походных иконостасов, как известно, варьировался, и наряду с крупноформатными походными иконостасами Петра I и Екатерины I существовали и сравнительно небольшие иконостасы-складни, которые в условиях активных военных действий можно было с легкостью транспортировать. . Именно поэтому вплоть до 1731 года в документах Псковской епархии храм назывался церковью св. Феодора в Ревеле.

Освящение храма во имя Преображения Господня состоялось лишь в 1732 году. [Тизик, 24-28]. К этому времени в церкви уже был установлен постоянный иконостас, который выглядит сегодня практически таким, как и почти 300 лет назад (рис.1). Заказ на строительство иконостаса в сентябре 1717 года получил Иван Петрович Зарудный — талантливый архитектор, скульптор, художник. Меншиков как генерал-губернатор Эстляндии выступал в качестве официального заказчика, а также вел переписку с Зарудным в период строительства иконостаса. Уже в сентябре 1717 года светлейший князь выслал Зарудному «меру» алтарной части храма и распорядился о выдаче 2500 рублей для начала работ. В апреле 1718 была собрана команда из 54 мастеров: Зарудный, возглавлявший «Палату Изуграфств», отобрал лучших иконописцев, живописцев, золотарей, резчиков и столяров. Многие из них ранее уже работали с ним и продолжали работать под его руководством после завершения этого проекта^[12]12. Данные о мастерах впервые опубликованы в монографии Мозговой Е. Б [Мозговая, вторая пагинация, 88–120].. В ноябре 1718 года мастер сообщал Меншикову, что «…иконостас к двум престолам в линею зделан двои Царские северные и южные двери и уже к позлащению в готовности». «Позлащение» и написание образов были закончены в декабре 1719 года, и весь иконостас завершен менее чем за полтора года после начала работ [Мозговая, 90].

Иконостас был построен для церкви с двумя равноценными нефами, примыкавшими друг к другу. Нетипичная для православного храма архитектура определила во многом и композицию иконостаса: он состоит из совершенно симметричных и равноценных половин, с одинаковыми по размеру и форме Царскими вратами. Каждый неф церкви стал отдельным приделом: северный посвящался теперь св. апостолам Петру и Павлу, а южный — Преображению Господню. Царские врата представляют в обоих случаях ротонду, однако сюжеты их различны и в целом нетипичны для Царских врат: в Петропавловском приделе — это трапеза в храме Премудрости Божией, в Преображенском — Ветхозаветная Скиния, завеса которой отдернута. В центре соединения двух приделов (т.е. композиционно в самом центре иконостаса) Зарудный разместил кафедру для проповедника. Известно, что в обсуждении данного проекта принимал участие и сам Петр I: просмотрев несколько набросков иконостаса, он «повелел едину во всю церковь сделать и с катедрою» (т. е. с кафедрой для проповедника) [Мозговая, 89].

Рис. 3
Иконостас Преображенской церкви Таллина, фрагмент. Кафедра проповедника.
Фото Арне Маасика. 2011 г.

Над кафедрой, в самом центре иконостаса, Зарудный поместил главный государственный символ — скульптурное изображение Российского гербового орла с Андреевским крестом на груди (рис. 3). Две главы орла увенчаны коронами, а третью над ним возносят ангелы; в лапах же орла — держава и вместо традиционного жезла — митра как указание на то, что державный царь Петр является одновременно и архиереем. Эта деталь особенно примечательна: в период строительства иконостаса тема царя-архиерея еще только обсуждалась идеологами Петровского царствования, тогда как в иконостасе она уже представлена очень наглядно^[13]13. «Духовный регламент», упразднивший институт патриаршества, будет издан только в 1721 году..

Иконостас впечатляет не только своей композицией и наличием кафедры, обилием замысловатых форм и декоративных элементов, но и резными надписями, которых насчитывается более 150-ти на всех его составляющих: золоченых колоннах, панелях, арках, навершиях. Включение надписей в архитектурную конструкцию являлось, по-видимому, одним из основополагающих принципов работы Зарудного. Это хорошо видно на примере сохранившихся его произведений: церкви архангела Гавриила в Москве (центральным мотивом в убранстве фасада является раскрытая книга с четкими текстами в ней, и еще множество надписей включены в пространство лепных медальонов фасада) и иконостаса Петропавловского собора в Петербурге, где надписи являются такой же важной составляющей иконостаса, как и скульптуры, и иконописные образы.

Тот же принцип работы с текстом прослеживается и в ревельском иконостасе: надписи здесь являются частью композиции, концепции и идеологической программы. Источники надписей — библейские песни, утреня, литургия, вечерня, Богородичные и Господские службы (на Успение, Благовещение, Вознесение).

Общей особенностью надписей ревельского иконостаса является то, что они не ограничиваются только литургическим значением. Многие цитаты, помещенные в иконостас, к 1719 году становятся своего рода «общим местом» в многочисленных военных панегириках Петровской эпохи — проповедях на военные победы, триумфальных вратах и фейерверках, театральных постановках. В данном панегирическом контексте тексты иконостаса оказываются формой репрезентации исторических событий Северной войны и обретают актуальное политическое и панегирическое звучание. Одной из ведущих тем в этом цитатном коллаже становится тема завоевания «языков» и «супротивных стран», над которыми Господь дарует победы своему избранному народу. В официальной культуре петровской поры победы Северной войны описывались именно в таких провиденциальных категориях^[14]14. Об этом подробно: Сморжевских-Смирнова., и тексты иконостаса в Ревеле оказывались полностью созвучны общей идеологии петровских завоеваний и утверждения Православия на завоеванных землях^[15]15. Анализу текстов иконостаса посвящена наша отдельная статья: Сморжевских-Смирнова М. А. Многоязычие военной панегирики Петровской эпохи (на примере иконостаса Преображенской церкви Таллинна) // Лотмановский сборник 4 (в печати). .

Ввиду ограниченного объема статьи, обратимся лишь к двум примерам идеологического прочтения надписей. Самые крупные надписи расположены на боковых вратах каждого из приделов, где изображены Архангелы: Михаил, попирающий адского зверя (врата в жертвенник), (рис 4.) и Уриил (дьяконские врата).

Над Архангелом Михаилом и в Петропавловском, и в Преображенском приделе развивается лента с псаломской цитатой (Пс. 33, 8): «Ополчится Ангел Господень окрест боящихся его». Стих этот входит в состав 5-й кафизмы, читаемой во время богослужения. В Петровскую эпоху, однако, функция этого стиха в богослужебной практике становится шире благодаря Полтавской службе. В Полтавской службе этот стих вошел в стихиры, прославлявшие победу над шведами: «Иже древле посла Ангела своего, и поби полки ассирийския, сей и ныне Господь сил не стерпе наругания Свейскаго, на Российскую державу, посла Ангела своего, иже ополчися окрест боящихся его (курсив наш. — М. С.) и разгна вся полки противных, Российскому же роду спасение и безсмертную славу содела» [Служба, 15 об.]. И если в службе этот псаломский стих становился репрезентацией Божественного покровительства во время Полтавской битвы, то в составе ревельского иконостаса он мог напоминать о помощи небесных сил в балтийских победах Петра.

Примечательно, что в одном из эпизодов Полтавской службы битва со шведами была представлена как битва Архангела Михаила с апокалипсическим зверем. На ревельском иконостасе архангел Михаил попирает зверя, изображенного в виде вепря (Преображенский придел) и пса с окровавленной пастью (Петропавловский придел). В Службе на Полтавскую победу эти два зверя представляют Карла XII (дивый, или дикий зверь) и Мазепу (вепрь): «…не дал еси вепрю от дубравы озобати, и уединенному дивому поясти винограда <…> егоже насади десница Твоя» [Служба, 33 об.]. В иконостасе, который создавался для лютеранского города почти через десять лет после Полтавы, изображение вепря могло пониматься как лютеранство (именно с вепрем из 79-го псалма сравнивался Мартин Лютер в Папской булле, составленной в ответ на его знаменитые 95 тезисов), а изображение пса могло трактоваться как победа над «дивым» зверем, т. е. Карлом XII. На то, что дьявол в Ревеле должен быть побежден в двух ипостасях, не только в ипостаси Карла XII, но и Лютера, указывает фигура второго архангела — Уриила, который изображен на дьяконских дверях обоих приделов. Согласно толкованию Димитрия Ростовского, «…Уриил сияние сый огня Божественнаго, просветитель есть потемненных» [Димитрий Ростовский, 176 об.]. В контексте истории «отъятия» храма у лютеран, «потемненные», которых следует просветить, это, очевидно, лютеране завоеванного города [Погосян, Сморжевских 2011-а, 92-93]. Этому толкованию вторит и надпись, помещенная над архангелом Уриилом в обоих приделах: «Разумевайте, языци» (Ис. 8, 10). Полная форма этого стиха: «С нами Бог! Разумейте, языцы и покаряйтеся, яко с нами Бог», — повторялась в самых разных панегириках петровской эпохи, от триумфальных врат до проповедей. Один из самых ранних примеров такого использования цитаты — программа триумфальных врат 1704 года, составленная на первые крупные победы Петра в Прибалтике — взятие Нарвы и Дерпта [Панегирическая литература, 151]. Стихом из Исаии Швеция, как и все остальные потенциальные враги, призывалась к смирению и покорности: «Услышите сия вси языцы, разумейте и покарятеся яко с нами Бог, даровавый нам столь храбраго и мужественнаго монарха» [Там же]. С 1709 года полная цитата из Исаии звучит регулярно как в проповедях, посвященных Полтавской победе, так и в Полтавской службе. В иконостасе неполная форма цитаты предполагала полную «реконструкцию» библейского стиха (со всеми панегирическими и историческими нюансами), т. е. реконструкцию, которую зритель-современник мог и должен был с легкостью осуществить.

Изображение архангелов на боковых вратах иконостаса не является чем-то исключительным, но в случае с ревельским иконостасом мы можем говорить и об особом, «идеологическом», содержании этих двух образов. Напомним, что когда храм принадлежал шведам, он носил имя архангела Михаила, чей праздник по лютеранскому календарю приходился на 29 сентября. Именно в этот день в 1710 году Ревель был взят русскими войсками. Такое календарное совпадение не могло пройти незамеченным для царя, придававшего исключительное значение «совпадению» военных побед с праздниками церковного календаря. Православные праздники архангела Михаила приходятся на другие даты — 6 сентября и 8 ноября. Связь капитуляции Ревеля с 29 сентября была в том, что архангел не защитил город в этот день, и «лютеранский» праздник не случился. Благодаря календарному контексту становится ясна еще одна из причин «отъятия» Меншиковым именно этого лютеранского храма: шведы потеряли не только город, но и покровительство св. Михаила — их праздник не случился, их вера ошибочна [Погосян, Сморжевских, 2011-а].

Имеется в ревельском иконостасе и прямое упоминание побед Петра. Это — пространная надпись-посвящение, помещенная вдоль нижнего карниза Петропавловского придела: «Петру Алексеевичу несравненному и всесветнаго благочестия цесарю во обладание пресветлыя его даровавшему победы на супротивныя Шведы Императору Первому Державы Всероссийския и прочим и при Благочестивейшей ЕВ Цесареве Екатерине Алексеевне Всероссийской <…> устроися храм <…> сей же алтарь святых верховных апостолов Петра и Павла в тезоименитство». Петр, таким образом, еще до формального поднесения титула, представлен как император, а его супруга как Цесарева (изображение св. Екатерины, святой патронессы «цесаревы», помещено сразу под кафедрой). Слова «во обладание <…> императору» передают центральную идею иконостаса: Петру-императору, победителю врагов и учредителю храмов, правителю и верховному иерею, который призван установить истинный закон (конечно же, православный) Всевышний передает во обладание иконостас, обновленную церковь и завоеванные земли в наследственное обладание.

Вплоть до конца Северной войны победы Петра, отвоевание им «отеческих земель» и завоевание новых территорий будут иметь в официальной культуре неизменный статус священной войны, начатой по провиденью Божьему за правду и веру. Процесс «отъятия» и переосвящения храмов в Эстляндии и Лифляндии проходит синхронно с развитием этой концепции и в деталях следует ей. Церковное искусство не менее чутко реагирует на эти тенденции и самым непосредственным образом участвует в идеологическом строительстве своей эпохи.