Церковный календарь и панегирическое слово начала 1740-х гг.

С восшествием на трон императрицы Елизаветы Петровны в лучших традициях петровской эпохи возрождается церковное ораторское cлово. В 1741-1743 гг. в придворной церкви и в главных столичных храмах выдающиеся проповедники тех лет читают проповеди фактически по каждому предоставившемуся поводу. Только за 1742 г. в присутствии Елизаветы было произнесено более пятидесяти слов, каждое из которых затем опубликовано по ее указу отдельной брошюрой. Идеологическая доминанта проповеди этих лет - победа православия и богоизбранной императрицы над еретиками предыдущего царствования - Бироном и Остерманом. В проповедях разных авторов появляются многочисленные исторические ремарки и зарисовки, называются имена «гонителей» и перечисляются конкретные факты попрания веры, имевшие место в аннинские времена. Именно эта, «документальная», сторона cлова елизаветинской поры и обращает на себя внимание исследователей прежде всего. Однако, не менее важен и календарный пласт текста, связанный с событиями восшествия Елизаветы на трон.

25 ноября 1741 г. Елизавета вступает на российский престол. 1 января 1742 г. она издает манифест, в котором объявляет подданным о своем намерении принять священное миропомазание. Согласно традиции, венчание на царство происходило в Успенском соборе Московского Кремля. Торжественное прибытие Елизаветы в Москву состоялось 28 февраля, а церемония коронации была назначена на 25 апреля того же 1742 г. По приезде императрицы в Москву, Новгородский архиепископ Амвросий (Юшкевич) приветствовал Елизавету в Успенском соборе торжественным словом «На восшествие императрицы Елизаветы Петровны в Москву». От начала и до конца вся проповедь звучит как гимн победе православия, которое Елизавета «возвратила» отечеству. Текст проповеди наполнен интонациями радости и ликования и выстраивается как праздничный акафист [9]. Приходу благочестивой императрицы радуются все: Россия, которая обретает «истинную Матерь Отечества»; православная церковь, получившая «своего благополучия крепкую защитницу», «Правительствующий Сигклит» (он обретает с Елизаветой «живой образ милости и правосудия»), воинство, «гражданские Статы», «всенародное множество» и «царствующий град» Москва [1: 3]^[*]1. Амвросий (Юшкевич). Обстоятельное описание торжественных порядков благополучного вшествия в царствующий град Москву и священнейшего коронования <...> Елизавет Петровны. СПб., 1744 . Радость настолько всеобъемлюща, что торжествуют не только «верные подданные», но даже небеса: ликуют Ангелы и все святые.

В эпизод проповеди, посвященный правлению Анны и, соответственно, описанию «хитростей безбожных», Амвросий включает сведения о гонении на священников: «у нас не токмо учителей, но и учения и книги их вязали, ковали и в темницы затворяли»; о насаждении еретических учений, об отказе от почитания Богородицы и святых: «не токмо святых угодников Божиих различными порочили хулением, но и самую святых святейшую Матерь Божию дерзновенно безчестили, научающе ложно, акибы Ея почитать Христианамъ не должно» [1: 16]^[*]1. Амвросий (Юшкевич). Обстоятельное описание торжественных порядков благополучного вшествия в царствующий град Москву и священнейшего коронования <...> Елизавет Петровны. СПб., 1744 . Здесь же Амвросий напоминает слушателю о запрещении «Камня веры» Стефана Яворского (трактат, целиком посвященный богословской полемике с протестантами о почитании икон, святых и Богородицы), а также о том, что Елизавета эту книгу «во тьме неведения заключенную на свет произвесть и освободить повелела». Тем самым, императрица истинную «веру привезе нам в дар» [1: 15–16]^[*]1. Амвросий (Юшкевич). Обстоятельное описание торжественных порядков благополучного вшествия в царствующий град Москву и священнейшего коронования <...> Елизавет Петровны. СПб., 1744 ).

Документальное повествование, — и это видно из текста, — играет здесь важную роль: идеологическая составляющая находит полную поддержку со стороны реальных фактов. Однако, если к прочтению слова добавить календарный и литургический контексты ноябрьского переворота, приезда Елизаветы Петровны в Москву и коронационных торжеств, то можно обнаружить ряд интересных совпадений. Они, на наш взгляд, были для слушателей проповеди таким же красноречивым свидетельством действия Промысла, как и конкретные исторические факты.

Итак, восшествие Елизаветы на трон состоялось 25 ноября, а с 20 по 25 ноября, в течение шести дней, во всех православных храмах совершалось празднование дванадесятого праздника — Введения во Храм Пресвятой Богородицы. На 25 ноября приходилось отдание праздника. Сюжет праздника — Богородица входит во храм, — мог провоцировать параллель: Елизавета входит во дворец. На это указывают фрагменты проповеди, в которых угадываются цитаты праздничной службы. Так, например, в службе читаем: «днесь святая святых радуются, и лик Ангельский таинственно торжествует, с нимиже и мы празднующе днесь»; «радуются небо и земля, ибо умное грядуще зряще в божественный дом воспитатися честно Деву едину и непорочную» [3: стихира самогласна, 3; стихира на стиховне, 7]^[*]3. Вход во Храм Пресвятой Богородицы // Триодь Цветная. М., 1755^[*]7. Погосян Е., Сморжевских М. «Я деву в солнце зрю стоящу...» (апокалептический сюжет и формы исторической рефлексии: 1695–1742 гг.) // Studia russica Helsingiensia et Tartuensia VIII. История и историософия в литературном преломлении. Тарту, 2002. C. 9–36. У Амвросия: «Возрадовались о сем Ангели, небеса восторжестовали, и вси святии радостную песнь воскликнули <...> Как и нам не радоваться» [1: 3]^[*]1. Амвросий (Юшкевич). Обстоятельное описание торжественных порядков благополучного вшествия в царствующий град Москву и священнейшего коронования <...> Елизавет Петровны. СПб., 1744 . Заслуживает внимания и тот факт, что описание «освобождения» «Камня веры» в проповеди Амвросия также соотносится с одним из эпизодов этой службы: «Со Аггелом, еже радуйся, Богородице приличне возопиимъ вернии: радуйся, вседобрая невесто, радуйся облаче светлый, из Него же нам возсия Господь, во тьме неведения седящимъ» [3: Песнь 9]^[*]3. Вход во Храм Пресвятой Богородицы // Триодь Цветная. М., 1755. В контексте этих стихов поступок Елизаветы обретал особый смысл: как через Богородицу «во тьме неведения» седящим «возсиял» Свет (Христос), так и через Елизавету «возсиял» из «тьмы неведения» «Камень веры», а с ним и «истинная вера», которую «сам Христос Спаситель <…> в наследие нам вечное оставил» [1: 15]^[*]1. Амвросий (Юшкевич). Обстоятельное описание торжественных порядков благополучного вшествия в царствующий град Москву и священнейшего коронования <...> Елизавет Петровны. СПб., 1744 .

28 февраля — день, избранный Елизаветой для торжественного въезда в Москву, приходился в 1742 г. на Прощеное Воскресенье. Через неделю, в воскресенье первой недели Великого поста, во всех православных храмах совершалась служба «Торжества православия». Это богослужение посвящено воспоминанию победы седьмого Вселенского собора над иконоборцами, когда усилиями Византийской царицы Феодоры, ее сына Михаила и патриарха Мефодия произошло «восставление святых и честных икон» [7]^[*]7. Погосян Е., Сморжевских М. «Я деву в солнце зрю стоящу...» (апокалептический сюжет и формы исторической рефлексии: 1695–1742 гг.) // Studia russica Helsingiensia et Tartuensia VIII. История и историософия в литературном преломлении. Тарту, 2002. C. 9–36. Служба Недели Торжества Православия помимо традиционных элементов праздничного богослужения включает в себя и чтение Синаксаря, освещающего историю появления праздника. Название же праздника в полной мере раскрывает сакральный смысл исторического события, к которому был изначально приурочен праздник: поскольку «догмат иконопочитания тесно связан с системой христианской догматики, победа над иконоборцами была <...> именно победою православия» [2: 103]^[*]2. Булгаков С.В. Православие: праздники и посты. (Из «Настольной книги священно-церковно-служителей») М., 1994..

Перечислим центральные темы службы: попрание еретиков; церковь принимает «честные и святые иконы Спаса Христа и Богоматере и всех святых» и поэтому просвещается, славит Бога и «красуется благодатию»; веселятся небо и земля («и аггелов чини, и человеков собрания»); «верным» даруется божественное заступление. Победе «благочестивой царицы» над еретиками и прославлению Феодоры в службе посвящается отдельный фрагмент, в котором подробно повествуется о подвиге царицы и ее роли в возращении почитания святых икон: когда ее муж Феофил вступил на путь иконоборчества, она не переставала молиться перед образами и взывала к Богородице о его спасении. Упоминается и о том, что Феодора «сущих во изгнаниих и в темницах всех воззвавши, свободне пребывати повеле» [7]^[*]7. Погосян Е., Сморжевских М. «Я деву в солнце зрю стоящу...» (апокалептический сюжет и формы исторической рефлексии: 1695–1742 гг.) // Studia russica Helsingiensia et Tartuensia VIII. История и историософия в литературном преломлении. Тарту, 2002. C. 9–36.

Каждая из этих тем находит свое отражение и в проповеди Амвросия. Не вызывает сомнения, что для Амвросия, читавшего свое Слово незадолго до праздника Торжества православия и для его слушателей, контекст этой службы был актуален. Параллель «Елизавета – Феодора» была очевидна тем более, что восшествие императрицы на трон ознаменовалось широкой амнистией, которая коснулась всех представителей духовенства, пострадавших от репрессий аннинского времени. Синодальный указ об амнистии последовал уже через три недели после ноябрьских событий [4: 421]^[*]4. Маркелл (Радышевский). Слово в день Рождества <...> проповеданное декабря 26 дня 1741 года Маркеллом архимандритом Новгородского Юрьевского монастыря, который ныне епископом Карельским. СПб., 1741. Имеется в тексте Амвросия и прямое упоминание торжества православия. В эпизоде о снятии запрета на «Камень Веры» он восклицает: «О радости всего православия! О торжества несказаннаго всея церкви Хри-стовой!» [1: 19]^[*]1. Амвросий (Юшкевич). Обстоятельное описание торжественных порядков благополучного вшествия в царствующий град Москву и священнейшего коронования <...> Елизавет Петровны. СПб., 1744 .

Об актуальности этого литургического контекста для окружения Елизаветы можно судить и по проповеди Маркелла Радышевского 1742 г. Вспоминая о торжествах в честь дня рождения императрицы в декабре 1741 г., он пишет о том, что Елизавета заметила своим «богодухновенным и православным внутренним и внешним оком» отсутствие иконы перед праздничным столом и не только велела принести Богородичную икону и «на честнейшем месте поставити» но и, «несмотря на иностранные обыкновения, призвать повелела начальнейших синодальных архиереев, и благословить трапезу» [5: 7]^[*]5. Протоиерей Григорий (Дъяченко). Полный церковно-славянский словарь. М., 1898. В службе Торжества Православия есть описание, очень напоминающее жест Елизаветы: «Собравшеся к царице приходят, и покорно сию во всех обретают: от отец бо бяше благочестива и боголюбива. Абие убо царица богородичный образ на выи обвешаемый изнесши, всем зрящим: лобызаше глаголющи: аще кто сим не поклоняется, и не целует любезне, не служебне <…> буди проклят» [7]^[*]7. Погосян Е., Сморжевских М. «Я деву в солнце зрю стоящу...» (апокалептический сюжет и формы исторической рефлексии: 1695–1742 гг.) // Studia russica Helsingiensia et Tartuensia VIII. История и историософия в литературном преломлении. Тарту, 2002. C. 9–36. Показательно здесь и то, что контекст службы позволял и Амвросию, и Маркеллу не просто «заклеймить» еретиков предыдущего царствования. Со-гласно канону, во время этого богослужения «возглашается бла-гочестивым людям вечная память, а еретикам анафема» [6: 600]^[*]6. Неделя Торжества Православия // Синаксарь / Минея Общая. М., 1755. И хотя формально враги Елизаветы анафеме преданы не были, такая параллель, вне сомнения, у слушателей возникала.

Тема «восстановленного» почитания икон нашла отражение и в проведении коронационных торжеств: на триумфальных воротах, построенных к коронации от Синода, Елизавета «была представлена в образе царицы Елены, которая вносит в храм иконы Спасителя и Богородицы» [8]^[*]8. Сморжевских М. Богородичная топика в коронационных речах Амвросия (1742 г.) // Studia slavica. Сб. науч. трудов молодых филологов. Таллинн, 2003. Вып. 3. С. 27–34..

25 апреля, выбранное для коронации, приходилось в 1742 г. на пасхальную седмицу. Смысл этого «совпадения» разъясняет Амвросий в своем коронационном Слове, произнесенном в этот день: победа Елизаветы подобна победе Христа над смертью. Путь Елизаветы к короне – это путь Христа к венцу, «десница Вышнего» ведет Елизавету к трону «путем Царским, путем Христовым, путем победительным» [1: 64]^[*]1. Амвросий (Юшкевич). Обстоятельное описание торжественных порядков благополучного вшествия в царствующий град Москву и священнейшего коронования <...> Елизавет Петровны. СПб., 1744 . Тематика Воскресения имеет в проповеди Амвросия и еще один смысл: в лице Елизаветы воскресают дела Петровы. В одном из эпизодов он прямо об этом говорит: «славу победы и торжества Петровы почти уже умершия, яко от гроба Воскресила» [1: 63]^[*]1. Амвросий (Юшкевич). Обстоятельное описание торжественных порядков благополучного вшествия в царствующий град Москву и священнейшего коронования <...> Елизавет Петровны. СПб., 1744 .

Даже краткий анализ проповеди показывает, насколько важна для Елизаветы и ее окружения семантика литургического календаря, и как «случайные» на первый взгляд совпадения организуют идеологическую направленность текста. Все это позволяет нам сделать вывод о том, что Елизавета очень концептуально подходит к выбору дат, связанных с важными вехами ее императорского пути. И хотя Слово начала 1740-х гг. «воскресает» для государственной идеологии в том же значении, как и во времена Петра, оно имеет уже гораздо более широкий диапозон прочтения. В петровскую эпоху годовой круг официальных торжеств (придворный календарь) только складывается, свое окончательное оформление он получает лишь в конце петровского царствования. И лишь после этого «огосударствлению» и идеологизации начинает подвергаться церковный календарь, то есть ситуация меняется принципиально по отношению к XVII веку, когда, напротив, церковный календарь подчинял себе официальный быт. Ко времени правления Елизаветы создаются все предпосылки для того, чтобы церковный календарь мог быть использован уже в качестве непосредственного контекста, который бы в направленном идеологическом ключе разъяснял значение событий имперского календаря.