2.1. «ПРИ ПОМОЩИ БОЖИЕЙ, ИНГРИЯ В РУКАХ»: ИНГЕРМАНЛАНДСКИЕ ПОБЕДЫ 1703 ГОДА.

Военная кампания 1703 г., в сравнении с кампанией года предыдущего, оказалась для русских войск не менее успешной. Попытаемся реконструировать хронологию побед 1703 г., опираясь на материал переписки Петра I, и представить тот событийный контекст, на который мог опираться митрополит Стефан при подготовке своей новогодней проповеди 1704 года. Собственно, нас будет интересовать та интерпретация побед, которая была актуальна для царя и его окружения, те темы, сюжеты, концепты, что появлялись на самом первом этапе репрезентации победы в официальной культуре и могли быть использованы в проповеди, подводящей итоги всего года.

1 мая капитулировал Ниеншанц или, по русским источникам, – Новые Канцы. Уже на следующий день после взятия крепости Петр дал ей новое имя – Шлотбург^[72]72. Об этом свидетельствуют письма Петра, отправленные разным адресатам 2 мая, – рядом с датой отправки письма уже значится новое имя крепости: «Из Шлотбурха» (ПБПВ (2): 158-160)., т.е. Замок-город (Зелов 2002: 104). Вслед за победой на суше, 7 мая последовала и виктория на воде: были захвачены два шведских фрегата в устье Невы. В каждой военной операции царь принимал самое деятельное участие и особенно радовался своей первой победе над неприятельским флотом. План атаки кораблей из эскадры Нумерса царь разрабатывал лично, и одержанная виктория стала поводом для вручения «бомбардирскому капитану» (т.е. самому государю) особой награды: 10 мая Петр I и «господин поручик» А. Д. Меншиков были «учинены» кавалерами Святого Андрея, о чем царь с радостью уведомлял своих корреспондентов (ПБПВ (2): 550, 164, 166).

На второй день после взятия Ниеншанца Петр писал митрополиту Стефану: «Объявляю вашему архиерейству, что ныне всемилостливейший Господь Бог заключительное сие место нам даровал и морской наш штандарт во образ креста святого Андрея исправити благоволил. Воистинно и то не без диво, что толко из 19 полкартоунов 10 выстрелов и чрез 10 часов из 14 мартиров бомбы метаны, аднакож неприятель так утеснен, что тотчас принужден шамад бить, и на окорт здался сего месяца в 1 д. А что в той крепости найдено, буду писать впреть» (ПБПВ (2): 158). В этом извещении о победе, которое, как отмечает Е.А. Погосян «дает официальную интерпретацию событий и требует публичного оглашения», наряду с обстоятельствами взятия крепости, появляются значимые идеологемы (Погосян 2001: 54). Во-первых, слова Петра о «заключительном месте» (они были продублированы в письмах еще нескольким адресатам) давали понять, что «захват Ниеншанца завершает выход к морю»; Канцы как «конец», завершение (Погосян 2001: 54). В этом значении формулировка Петра была сразу же подхвачена и прокомментирована в ответных поздравлениях царю. Так, Тихон Стрешнев писал: «Господь Бог вручил тебе, Государю, заключительное место, город Канцы: пристань морская, врата отворенныя, путь морской» (Погосян 2001: 54; ПБПВ (2): 534). Во-вторых, особый смысл заключала в себе и фраза Петра об «исправлении» морского штандарта «во образ креста святого Андрея». Для того, чтобы в полной мере понять значение этих слов, необходимо представить, как именно выглядел петровский штандарт. Изображение штандарта имеется, в частности, на гравюре И. Зубова 1724 г. «Ботик Петра Великого» (Рисунок 9).

В специальном исследовании, посвященном истории русских военно-морских флагов, Н.Н. Семенович, ссылаясь на эту гравюру, отмечает: «в дошедших до нас описаниях и изображениях петровского штандарта орел держит четыре карты морей, но, вероятно до 1703 г., орел держал только три морские карты морей — Белого, Каспийского и Азовского, а четвертая карта — Балтийского моря — была присоединена в 1703 г. Предположение это основано на следующем. В своем письме к Апраксину от 2 мая 1703 г. Петр I сообщает, что «слава, слава, слава Богу, за исправление нашего штандарта во образ святого Андрея», т. е. благодаря добавлению четвертой карты они расположились по диагоналям полотнища, как андреевский крест» (Семенович 1946). Исследователь делает вывод о том, что «с 1703 г. корабельный штандарт стал изображаться с четырьмя морскими картами <…>. Такой штандарт был впервые поднят в 1703 г. при закладке в г. Олонце первого фрегата «Штандарт», о чем Петр I отмечает в своем журнале: „В тот образ четвертое море присовокуплено“» (Семенович 1946).^[73]73. В «Юрнале» 1703 г. в хронике августовских событий отмечено: «в 22 день, в Неделю, спустил корабль именуемый Штандарт» (Журнал 1703: 6).

Принимая во внимание вывод Н.Н. Семеновича, и полностью соглашаясь с ним, приведем еще один вариант прочтения слов государя об «исправленном штандарте». Автор интерпретации – уже известный нам современник Петра Андрей Виниус, который 12 мая, поздравляя царя с победой, писал: «Хвала буди неиспытанным Божиим судьбам, иже, верю, яко за предстательством святаго Российскаго проповедника и апостола Андрея, иже и Варяжских дойде предел, во знак своего креста ныне [о дивное чудо!] по желанию вашему государскому от пристани океанской до Азова, а от Слотенбурха до Астрахани совершил есть» (ПБПВ (2): 538). Виниус говорит о том, что с выходом к Балтийскому морю Андреевский крест обозначился, наконец-то, на карте России, соединив своими лучами четыре морских пристани (Рисунок 10).^[74]74. Не ссылаясь отдельно на письмо Виниуса, слова Петра об «исправленном штандарте» как прорисованном на карте России Андреевском кресте комментируют и современные исследователи (см., например: Манвелов 2008: 25). Нас же интересуют в первую очередь те нюансы значений, которые были важны современникам в интерпретации слов Петра. Перечисляя конкретные географические точки в том самом порядке, в котором их следует соединить «во знак» креста св. Андрея, Виниус буквально «прорисовывает» в своем поздравлении этот крест на российской карте: от Белого моря до Азовского, от Балтийского до Каспийского.

К сожалению, мы можем лишь предполагать, что исходная формулировка царя (великолепного топографа, как мы знаем) могла включать также оба значения: штандарт, «исправленный» на полотнище, и штандарт, «исправленный» на карте России. Однако для опытного панегириста и идеолога Андрея Виниуса более актуальным оказывалось второе значение, с картой. Оно позволяло с помощью известных барочных приемов осенить Россию Андреевским крестом и последовать (хотя бы символически) примеру апостола Андрея, который, к тому же, являлся его, Андрея Виниуса, тезоименитым святым.

Фраза же Виниуса о том, что крест св. Андрея «совершен» «по желанию вашему государскому» должна была, по-видимому, напомнить царю об одном из сюжетов новогоднего фейерверка 1703 г. с изображением парусного корабля и подписью к нему – «Желание его исполняются». В фейерверке 1 января 1704 г., посвященном взятию Ниеншанца, эта фраза будет заменена на «Желание его исполнилось» (Погосян 2001: 62). Виниус, как мы видим, снова проявляет талант чуткого и проницательного панегириста, поскольку уже в настоящем письме предвосхищает сюжет будущего фейерверка, указывает Петру на то, что желание его исполнилось. Отметим, что Виниус был не единственным, кто, поздравляя Петра I, упоминал об исполнении царского желания. Так, например, 12 мая Иван Мусин-Пушкин «с Москвы» писал: «молю Его <Бога, – М.С.> прещедрую благость, да дарует тебе, моему государю, совершенную над неприятелем победу, и желание твое, государя моего, исполнит во благое» (ПБПВ (2): 535).

В этом же эпизоде, несколько перефразируя слова Петра о «заключительном» месте, Андрей Виниус пишет о том, что св. Андрей «украсил и совершил есть замкнение по число четырех частей вселенских четыре дивныя пристанища, на которых во удивление всех народов водрузишася славныя ваша государская победительныя павилионы» (ПБПВ (2): 538). «Победительные павильоны», упоминаемые здесь, это, конечно, крепости, взятые и укрепленные Петром I и одновременно – свидетельство утверждения России на завоеванной земле. Вместе с тем, «победительные павильоны» могли указывать на праздничные сооружения в честь победы, напоминать читателю-Петру о триумфальной составляющей каждой виктории, т.е. о военном торжестве и его оформлении. И действительно, уже следующий авторский пассаж оказывается целиком и полностью подчиненным триумфальной тематике, с включением соответствующих персонажей и аллегорий: «Северный Нептунус, – пишет здесь Виниус, – привлече во свою компанию к Перскому Турецкаго и Варяжскаго тритонов (на поле письма объяснение: тритоны у Нептуна держанники»), иже в трубы своя, по своим морям шествуя, вашу государскую фаму повсюду разносят. <...> Радуйся мой милостивейший, яко слава ваша подобно орлу, возшедшему выше прочих потентант, из них же никто может сказать, яко в державе своей ко четырем различным морям пристанища имети» (ПБПВ (2): 538–539). Здесь, как мы видим, Виниус продолжает разговор о взятии Ниеншанца, но строит свое рассуждение уже не как комментарий к словам Петра, а как подробнейший и живой комментарий к военному триумфу, словно разворачивающемуся перед ним (а, следовательно, и перед его читателем-Петром). По сути, Виниус предлагает государю готовый сценарий торжеств в честь взятия Ниеншанца, и всё в этом сценарии – сюжеты, порядок действий, главные персонажи (Нептун и тритоны, российский орел), их «атрибуты» (трубы, держава, «четыре различные моря») – тщательно им продумано и описано.^[75]75. В этом же эпизоде Виниус говорит о значении Ниеншанца для экономики России и, как и Т. Стрешнев, проводит параллель с отворенными для торговли вратами (возможно надеясь, что и эта аллегория заинтересует Петра при оформлении военного торжества): «обрадовашася купцы иностранныя, паче же Российскиа, видя к ближайшему путю промыслам своим такие отверзенныя врата, имиже многократно во едино лето могут приезжать и отходити и вся нужныя потребы доставати <курсив наш, – М.С.>» (ПБПВ (2): 538-539).

Итоговое торжество, посвященное военной кампании 1703 г. и по традиции состоявшееся в Москве в день Нового года, являлось красноречивым свидетельством того, что данный сценарий пришелся по вкусу главному «режиссеру» триумфа – Петру. Центральным персонажем этого новогоднего фейерверка был российский Орел внушительных размеров, он возвышался над всеми остальными фигурами; в крыльях и в правой «руке» Орла были карты трех морей, а четвертую карту – Балтийского моря – подвозил ему на своей колеснице Нептун.^[76]76. Подробный анализ этого фейерверка см: Погосян 2001: 58-66. Пояснение к фейерверку гласило: «Нептюнус весь в огне приходит и четвертое море великому орлу в когти дает» (Ровинский 1903: 181, I и II) (Рисунок 11). Согласно общей логике, расположение карт на крыльях и лапах Орла повторяло х-образную форму Андреевского креста, этот крест был размещен и на груди державной птицы. И хотя из описания фейерверка можно предположить, что в предложенный Виниусом сценарий Петр внес-таки некоторые изменения (так, карту «Варяжского» моря доставляет сам Нептун), нет никаких сомнений в том, что за основу огненного художества 1 января 1704 г. были взяты подсказанные Виниусом-сценаристом сюжеты (отметим, что на гравюре фейерверка отчетливо различимы также павильоны, и, возможно, именно в них находились тритоны).

Виниус не случайно, конечно, столь творчески и инициативно подошел к составлению своего поздравления, написанного, как он сам отмечает, «от изобилия <...> радостию исполненнаго сердца» (ПБПВ (2): 537). Впервые он не получил от государя персонального извещения о победе: Петр сильно сердился на него из-за целого ряда упущений в доставке артиллерийских и аптекарских припасов накануне и во время осады Ниеншанца. О взятии крепости или, как пишет сам Андрей Виниус «о получении такова знаменитаго из рук неприятельских града» он узнал «от иных», т.е., «из писем царя другим лицам» (ПБПВ (2): 537-538). Желая, по-видимому, всеми способами вернуть расположение Петра, он пишет проникновенное и обстоятельное послание, в котором формулировки царя становятся предметом специальной рефлексии и даже превращаются в зримые образы военного триумфа.

Несмотря на то, что только в письме Виниуса мы обнаруживаем подробный комментарий к формулировкам Петра, царская переписка свидетельствует о том, что смысл государевых слов о «заключительном месте» и «исправленном штандарте» был остальным подданным тоже ясен. Актуальны, по-видимому, были обе рассмотренные нами трактовки. Ответные письма Петру не оставляют никаких сомнений: адресаты Петра в совершенстве владеют языком аллегорий, символов и эмблем, на котором к ним обращается царь, и отвечают Петру на этом же языке. Письмо Т. Стрешнева, уже цитированное нами, является здесь отнюдь не единственным ярким образцом. Так, например, Б.И. Прозоровский, поздравляя Петра I, пишет об «исправлении» морского штандарта и лаконично, но точно обыгрывает стратегическое назначение Ниеншанца и его новое имя «Шлотбург», называя крепость «замком»: «всемилостивейший Господь Бог тебе, государю, даровал замок и морской штандарт исправити благоволил тщанием и трудами твоими» (ПБПВ (2): 536).^[77]77. См. об этом также: Погосян 2001: 55. В письме корабельных мастеров Федосея Скляева и Гаврилы Меншикова именно «исправленный штандарт» являлся главной темой. Значение этого события для них столь важно и велико, что упоминание «исправленного» штандарта они включают в приветствие царю и даже облекают (осознанно или случайно) в стихотворную форму: «<…> здравствуй о Господе на множество лет, исправя штандарт в совершенство» (ПБПВ (2): 537).

Виктория над шведскими фрегатами, последовавшая за взятием Ниеншанца спустя несколько дней, также стала предметом отдельного послания царя своим подданным. В сравнении со взятием Ниеншанца, эта победа была представлена краткой «известительной» реляцией чисто технического характера – с цифрами, стратегическими подробностями и описанием обстоятельств захвата кораблей. В письме Ф.М. Апраксину, однако, Петр дополняет общий для всех адресатов отчет словами: «Сею никогда бываемою викториею вашу милость поздравляя, пребываю Piter» (ПБПВ (2): 163). Вариация этих слов появится также в письме Петра Ф.Ю. Ромодановскому, где царь от имени Б.П. Шереметева сформулирует обоснование для награждения орденом св. Андрея «бомбардирского капитана» (себя) и «поручика Меншикова» (ПБПВ (2): 550). Захват кораблей царь назовет здесь «службой», «которой в сем государстве на море нихто не показал»; т.е. службой, достойной для вручения столь высокой награды (ПБПВ (2): 166). Показательно, что царь просит награду не от собственного лица, а «перекладывает» эту задачу на своего фельдмаршала, в подчинении которого он формально состоял во время морской атаки. Как это нередко еще будет случаться, Петр желает видеть волеизъявление и инициативу своих приближенных. Б.П. Шереметев не всегда умел (или не считал нужным) предугадывать интенции царя (возможно, поэтому, целый ряд ответственных документов за подписью своего генерала-фельдмаршала Петр составлял лично или же последовательно, по пунктам эти бумаги «выправлял»^[78]78. См., например, «Ответ от имени фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева на предложение Дерптского коменданта Скитте» (ПБПВ (3): 99). Аналогичных примеров множество. ). С задачей чутко реагировать на «импульсы» государя отлично справлялись другие подданные, не упускавшие, к тому же, возможность продемонстрировать царю свое прекрасное понимание сути вопроса. Вот и теперь, поздравляя Петра со взятием шведских фрегатов, многие из его корреспондентов фактически в унисон (но формально – независимо друг от друга) развивают тему «никогда бываемой виктории»: «Не токмо разумом, но и собою сделал, чего еще и летописцы не повествуют, еще б лодками бить и взять корабли», – писал царю И. Бутурлин. Ф. Салтыков «продолжал»: «Каковые дела даже до днесь на сих местах от нашего народа Нептунусу никогда не явленны были» (ПБПВ (2): 536, 537).^[79]79. См. об этом также: Погосян 2001: 55. Т. Стрешнев ответствовал царю, ссылаясь на уже проверенные источники: «А за такую, государь, храбрым привотцам преже сего какие милости бывали, и того в Розряде не сыскано, для того что не бывала взятия кораблей никогда; и ещо в сундуках станем искать, а чаю, сыскать нечево, примеров таких нет» (ПБПВ (2): 547).^[80]80. Н.И. Павленко, по-видимому, на основании самого текста письма, высказывает предположение, что Петр сам указал «произвести разыскания в архиве – не происходило ли что-либо подобное в давно минувшие времена» (Павленко 1990: 168) О том, что Россия не имела побед, равных этой, пишет царю и Б.А. Голицын, при этом тоже упоминая летописи: «Не вознми, государь, яко ласкаю, но суще от серца со слезами пишу: хотя от начала света всех собрат летописцев, нигде найдешь, как такою отвагою и смелым серцем учинено, яко сие тобою» (ПБПВ (2): 548). Как видим, исходная формулировка Петра (из письма Апраксину) фактически сразу становится предметом особой рефлексии подданных и, что особенно важно, – полностью выходит за рамки двусторонней переписки. Круг лиц, желающих и готовых обсуждать с царем тему «никогда бываемой виктории» оказывается гораздо шире первоначального, определенного самим Петром. Т.е. границы между частным и публичным становятся весьма эфемерными, как только речь в послании монарха заходит об оценке военной победы. В конечном итоге (так же, как это было после взятия Нотебурга-Орешка) слова царского письма вообще вырываются за пределы эпистолярного жанра: они превращаются в символ победы, став основой девиза – «небываемое бывает» – на медали в честь побед года, выбитой в том же 1703 г. (Рисунок 12).

Вернемся к хронологии викториальных событий. За победами на Неве последовало взятие Ямбурга. 14 мая генерал-майор фон Верден «город на окорд принял», а уже 15 мая крепость начали укреплять согласно чертежу, «каков дан от царского величества <…> в Шлюсенбурхе» (Журнал Шереметева 1871: стлб. 130).^[81]81. Документы Петра, датированные началом июня, свидетельствуют о том, что он тщательно отслеживает все этапы ямбургского строительства: делает многочисленные предписания инженерного и технического характера, составляет подробную инструкцию к фортификационным работам, т.е. делает все, чтобы как можно лучше укрепить и обезопасить «взятое». См.: ПБПВ II: 175-177. 21 мая Петр писал Ф.М. Апраксину: «Здесь, слава Богу, все добро, и недавно еще город Ямы, взяв, крепить почали. И так, при помощи Божией, Ингрия в руках. Дай, Боже, доброе окончание» (ПБПВ (2): 169). Взятие Ямбурга знаменует для Петра овладение Ингерманландией, а в «добром окончании» Петр видит мир со Швецией, к заключению которого он уже готов приступить.^[82]82. О готовности Петра завершить войну на этом этапе см.: Погосян 2001: 62-66. В то время, когда Петр пишет Апраксину эти строки, войска под командованием Б.П. Шереметева продвигаются к Копорью. 27 мая, после двухдневного штурма, от которого «гарнизону учинилось великое утеснение» крепость Копорье сдалась на милость генерала-фельдмаршала. В походном журнале момент капитуляции крепости был описан с трогательными и немаловажными подробностями: «Видя изнеможение силы своея, по барабанном бою, вышед из тое крепости сам камендант с офицеры просили пардона со слезами, и господин генерал-фелтьмаршал, видя их такое слезное прошение, по христианскому закону над оными показал милосердие, и по их прошению учинить повелел и, приняв город, и артиллерию и протчее, что в том городе было, того каменданта с протчими обретающимися в гварнизоне людми приказал отпустить в их неприятельскую сторону в выборху чрез Шлотбурх» (Журнал Шереметева 1871: стлб. 131). Нужно отметить, что милосердие к пленным – тема, которая получает особое развитие в официальных документах Петровской эпохи, начиная с 1710-х гг. Самого Петра эта тема интересовала, прежде всего, в контексте европейского «естественного права» и была связана с программной установкой государя: показать всему миру, что Россия ведет «справедливую войну» (согласно правовой терминологии того времени) в полном соответствии с законами международного права.^[83]83. См. об этом подробней: Сморжевских-Смирнова 2004: 899-904. Именно в таком ключе в 1717 г. будет сформулирована официальная концепция Северной войны в трактате Петра Шафирова, редактором и соавтором которого являлся Петр I.^[84]84. Полное название трактата: «Разсуждение, какие законные причины его царское величество Петр Первый царь и повелитель всероссийский, и протчая, и протчая, и протчая: к начатию войны против Короля Карола 12, Шведского 1700 году имел, и кто из сих обоих потентантов, во время сеи пребывающеи войны, более умеренности и склонности к примирению показывал, и кто в продолжении оной, с толь великим разлитием крови Християнской, и разорением многих земель виновен; и с которой воюющеи страны та война по правилам Християнских и политичных народов более ведена» // Быкова Т.А., Гуревич М.М. Описание изданий гражданской печати (1708 - январь 1725 г.). М.; Л., 1955. С. 220. Вопрос об отношении к пленным, с приведением конкретных примеров, будет рассмотрен здесь в соответствии с главной задачей авторов: показать, как строго соблюдается «естественное право» российским монархом, и как пренебрегает международными законами шведский король.^[85]85. Вопрос об отношении «Разсуждения» Шафирова к сочинениям по «естественному» праву был рассмотрен в монографии В. Батлера. См.: Butler 1973 Апелляция к «естественному праву» в 1709-1717 гг. станет неотъемлемой чертой и торжественных проповедей на победы Северной войны, написанных о. Феофаном (Прокоповичем) (Сморжевских-Смирнова 2004). Разные жанры официальной культуры будут последовательно работать на концепцию «справедливой войны», позволявшей рассматривать Россию как державу, существующую в рамках европейского правового контекста, и полностью отвечающую требованиям международного права. Журнал Шереметева свидетельствует о том, что формирование данной концепции происходит уже на первом этапе войны. И хотя далеко не всегда права пленных соблюдались, в журнале аккуратно фиксировались именно те прецеденты, которые однозначно указывали на соблюдение этих прав. В освещении вопросов, касающихся законов и правил войны, Б.П. Шереметев умел проявлять удивительную прозорливость.

Вернемся к хронологии майских событий 1703 г. 28 мая Петр I, координировавший действия Шереметева из Шлотбурга, благодарил фельдмаршала «за уведомление добрых вестей», а 1 июня вместе с «губернатором господином Меншиковым» приехал «к Копорью» сам, чтобы ознакомиться с крепостью и отдать дальнейшие распоряжения (ПБПВ (2): 170; Журнал Шереметева 1871: стлб. 131). В середине мая (хронологически между взятием Ямбурга и Копорья) произошло еще одно значимое событие, не имевшее, правда, широкого резонанса в переписке данного периода, – основание Санкт-Петербурга. В «Гистории Свейской войны» Петр так описывал закладку крепости: «По взятии Канец, отправлен воинский совет, тот ли канец крепить, или иное место удобнее искать (понеже оной мал, далеко от моря, и место не гораздо крепко от натуры), где положено искать новова места. И по нескольких днях найдено к тому удобное место – остров, которой назывался Люст-Элант, то есть Веселый остров, где в 16 день майя (в неделю Пятидесятницы) крепость заложена и именована Санкт-Петербург» (Гистория Свейской войны 2004: 105).

Лето принесло русской армии новые военные успехи: 7 июля царь дал бой и одержал победу над шведским генералом Крониортом, войска которого имели намерение отвоевать устье Невы. «Известительное» письмо о победе было отправлено из Санкт-Петербурга, находящегося в непосредственной близости от недавнего театра военных действий. На этом военные действия в Ингрии были приостановлены, и царь сосредоточил все свои силы на новой Олонецкой верфи и строительстве кораблей, которые, в случае наступления шведов, смогли бы защитить Ингерманландские крепости России.

Говоря о военной кампании 1703 г., стоит упомянуть и о тех операциях, которые в августе и сентябре на территории Эстляндии развернул Б.П. Шереметев. Как указывает М. Лайдре, русские войска прошли тогда «от Васькнарвы через вируские, ярваские, пярнуские и тартуские земли до Вастселийна (Нейгаузена)» (Лайдре 2010: 95). Военно-походный журнал фельдмаршала в деталях описывает этапы и результаты этого «похода». Согласно записям, 26 августа «генерал-фелтьмаршал с <…> ратными людьми, пришол к реке Нарве <…> к урочищу Скорятиной горы, и при том урочище чрез Нерову реку ученили мост. И в 27 день августа, чрез Нерову прешед, и стал, прошед от той реки 3 версты. <…> В 29 числе он, генерал-фелтьмаршал, пошел с полками Ракоборскою дорогою к Ракоборю <Раквере, - М.С.>, где бы неприятели постигнуть. И сентября в 3-ем числе пришли к мызе Торбуле, где был от Швецкого войска отъезжей караул, которые увидя наши партии побежали в корпус свой к генералу Шлипимбаху». (Журнал Шереметева 1871: стлб. 138–139). У Раквере состоялся бой, результатом которого стало спешное отступление сил Шлиппенбаха «по Ревельской дороге» (Журнал Шереметева 1871: стлб. 138–139). Войска Шереметева, – читаем далее в отчете, – «гоняли за ним <Шлиппенбахом, - М.С.> даже до реки Лупы, точию не настигли» (Журнал Шереметева 1871: стлб. 139). Из записей военно-походного журнала следует, что, отступая, корпус шведского генерала лишился всего своего обоза, но самое тяжкое бремя выпало все же на долю коренного населения: Раквере, Пайде, Пыльтсамаа, Вильянди с «посадами», «слободами» были полностью разорены и выжжены отрядами Шереметева (Журнал Шереметева 1871: стлб. 139-141). Фельдмаршал применял тактику опустошения земель, согласованную с царем еще после взятия Эрестфере: лишать врага провианта и «не оставлять шведам ни одного укрытия, дабы не могли они помочь своим городам» (Лайдре 2010: 88). С добычей и пленными Шереметев вернулся 30 сентября во Псков.

2.2. «ПРЕОСВЯЩЕННОГО СТЕФАНА МИТРОПОЛИТА РЯЗАНСКОГО КОЛЕСНИЦА ЧЕТЫРЕКОЛЕСНАЯ»

11 ноября Москва принимала триумфальное «вшествие» победителей, отличавшееся, как мы помним, особым великолепием. К Новому 1704 году, Петр I подготовил итоговое торжество, в котором, как показывает Е.А. Погосян, отразились почти все те темы, что на уровне идеологем были представлены в его переписке: «заключительное место», «город-замок», «исправление» Андреевского штандарта, готовность «по завоевании Ингрии и выхода к Балтийскому морю, прекратить войну и заключить мир со Швецией» (Погосян 2001: 54-55; 62-63). Перед о. Стефаном, готовившим свою Новогоднюю проповедь, открывались, таким образом, широкие перспективы выбора и возможной интерпретации каждой из этих актуальнейших тем. Однако ни одна из них в его проповеди, сказанной 1 января 1704 г., так и не прозвучала. Как и в прошлом 1703 г., митрополит Стефан обратился к уже знакомому слушателям образу колесницы-царства, назвав свою проповедь «Колесница Четыреколесная, Многоочитая, Иезекиилем Пророком виденная, на триумфальное вшествие уготованная Российскому Августу и повелителю, Благочестивейшему Государю нашему Царю Петру Алексеевичу всея Великая и Малыя и Белыя России Самодержцу, по толиких преславных над Шведами победах в свой престольный царствующий град Москву входящему, проповедническим художеством на новозачатый год 1704» (Яворский 1804: 185). Как следовало из названия проповеди, в празднестве Нового года преосвященный Стефан видел продолжение того военного триумфа, начало которого пришлось «на вшествие» Петра и русского воинства в столицу 11 ноября, что вне сомнения, полностью соответствовало и представлениям царя о статусе новогоднего торжества.

Темой проповеди о. Стефан снова выбрал стихи из первой главы Книги пророка Иезекииля, причем из того же фрагмента, который в более развернутом виде был процитирован им в прошлом году: «видех, и се видение колес четырех, на четыре страны, и колеса те бяху полна очес: и внегда шествоваху животная, шествоваху и колеса: егда стояху сии, стояху и колеса: егда воздвизахуся от земли животная, воздвизахуся и колеса: яко дух жизни бяше в колесах». Все внимание проповедника сосредоточено теперь на четырех колесах иезекиилевой колесницы, которые соотнесены с четырьмя «чинами» благочестивого Российского царства: «Первое колесо, – поясняет митрополит Стефан, – первый чин князей, боляр, вельмож, и советников царских. Второе колесо: вторый чин людей военных, генералов, кавалеров, капитанов, и прочих офицеров и воинов. Третие колесо: третий чин людей духовных, архиереев, иереев, архимандритов и игуменов, и всего освященнаго собора. Четвертое колесо: четвертый чин людей простонародных, граждан, купцов, художников, ремесленников и крестьян земледельцев» (Яворский 1804: 185-187). Отметим, что на иконе «Спас в Силах», которой, как и в прошлом году предстояли слушатели о. Стефана, изображение «колес многоочитых» является частью иконографии и оно также предметно, как и лики зверей «колесницы». Проповедник снова обращает взоры слушателей к пространству храма и его центральному образу, чтобы каждый из предстоящих мог в буквальном смысле увидеть в государственном порядке и устройстве («чинах») отражение порядка божественного («колёса иезекиилевой колесницы» – икона «Спас в Силах»). Содержание проповеди определяет полностью и ее структуру: текст разделен на четыре больших эпизода, каждый из которых есть рассуждение об отдельном «колесе-чине».

Подробному и всестороннему анализу данной проповеди посвящена отдельная глава в монографии М.С. Киселевой.^[86]86. Киселева М. Интеллектуальный выбор России второй половины XVII – начала XVIII века: от древнерусской книжности к европейской учености. Москва, «Прогресс-традиция». 2011. С. 348-359. Исследователь фокусирует внимание на дидактических, панегирических, философских, эмблематических, риторических аспектах этого текста и очень точно характеризует задачу, поставленную в этот раз о. Стефаном: остановиться «на свойствах и задачах каждого «колеса», за которым — реальные люди, с их обязанностями по отношению к «благочестивому царству» (Киселева 2011: 351). Согласно наблюдениям М.С. Киселевой, митрополит Стефан обращается к библейским образам, чтобы объяснить своим слушателям: «царь несет в себе, объединяет все чины, символизируя единство государства, одновременно заботу и понимание, труды и страдания всех «чинов» — в этом залог успеха, благочестия и будущих, в том числе, военных побед Российского царства» (Киселева 2011: 351). Добавим от себя, что, в сравнении с предыдущими торжественными словами, тема Северной войны и побед России ни в одном из эпизодов этой проповеди не звучит прямо, даже там, где речь идет о «военном чине». Преосвященный Стефан не упоминает никаких конкретных событий, названий, или же дат, имеющих отношение к Северной войне. Речь в проповеди как будто бы все время идет только о «социальной структуре общества»^[87]87. Киселева: 349., на что указывают и примеры, восходящие все как один к концепции «общей пользы». Однако, несмотря на это, именно тема войны является лейтмотивом текста, и уже в самом начале проповеди автор фиксирует на ней внимание своих слушателей. Так, о. Стефан отмечает, что его слово «предлежит в честь Господу Богу, сильному во бранех, а православной и преславной Монархии Российской в похвалу <здесь и далее курсив наш, – М.С.>» (Яворский 1804: 186). Проповедник напоминает здесь о «бранях Господних», в которых Бог через победы прославлял свой избранный народ. Зная о том, что проповедь говорится «по толиких преславных над шведами победах», проницательный слушатель, несомненно, мог сопоставить сражения Северной войны и «брани Господни», «преславную Монархию Российскую» и избранный Богом народ.^[88]88. Наиболее полно данная тема будет развита в проповедях Феофана Прокоповича, начиная с его «Слова о преславной над войсками свейскими победе» 1709 г., где Россия будет прямо названа Новым Израилем, а Северная война будет представлена в контексте ветхозаветных войн, в которых Бог «показал» свою силу своему избранному народу – израилю. Подробней об этом: Сморжевских 2004: 906-907. Данная параллель для слушателей о. Стефана была тем более очевидной, что в конце 1703 г. «непреодоленным во бранех Господних вождем» был назван царь Петр – на титульной странице описания триумфальных врат, опубликованного в Москве в количестве 1200 экземпляров накануне «вшествия» победителей в Москву (Панегирическая литература 1979: 96).^[89]89. Полное название триумфальных ворот в описании: «Торжественная врата, вводящая в храм безсмертныя славы непобедимому имени Новаго в России Геркулеса, великаго победителя Фракии, грома поражающаго свейскую силу, пленителя Ижерския земли, у страшителя всея вселенныя, придъидущаго века чудесе, отечества же своего всероссийскаго обновителя красоты и славы, любителя премудрости, непреодоленнаго во бранех Господних вожда и храбраго воина, пресветлейишго и великодержавнейшаго государя нашего царя и великаго князя Петра Алексеевича, всея Великия, и Малыя, и Белая России, и иных многих восточных и западных, и северных стран самодержца, монократора и повелителя всеавгустейшаго, от новосозданаго своего в царствующем великом граде Москве учителнаго собрания, на торжественное его царскаго пресветлаго величества от побед возвращение поставленная. Лета господня, 1703-го. Месяца ноемвриа в 9 день». Врата были воздвигнуты стараниями учителей Славяно-греко-латинской Академии, и ими же было составлено описание врат. Академию, как мы помним, курировал о. Стефан, и поэтому можно предположить, что преосвященный являлся также одним из соавторов этого описания. Известно, что Петр лично редактировал этот текст, и нет никаких сомнений в том, что аналогии, тонко проводимые митрополитом Стефаном, были совершенно ясны одному из главных адресатов его торжественной проповеди – победителю-Петру. Отметим также, что упоминание «всесильного в бранех Бога» нередко включалось в тексты военных отчетов и напрямую ассоциировалось с победами русского воинства.^[90]90. Так, например, в отчете Б.П. Шереметева о сражении на реке Амовже читаем: «возложив несумненную надежду на всесильного в бранех Бога против того неприятельского флота пошли» (Военно-походный журнал 1871: 143) Примеры здесь можно умножить.

Вернемся к тексту «Колесницы…». Рассуждения автора о войне возобновляются в той части проповеди, что посвящалась «второму колесу», – «воинскому чину». Важно отметить, что вся эта часть выдержана о. Стефаном в особенном, возвышенно-панегирическом ключе. Даже первое обращение к воинам, – «Кто исповесть силы ваша, слышаны сотворит вся хвалы ваша?», – является легко узнаваемым «переложением» 2-ого стиха 105 псалма, где пророк говорит о могуществе и славе Господа (точнее, о невозможности выразить Божие величие в полной мере): «Кто возглаголет силы Господни, слышаны сотворит вся хвалы Его?» (Пс. 105, 2). Преосвященный Стефан называет воинов «преславным колесом» и говорит о том, что «воинский чин» является образцом даже для чина духовного: «людем бо духовным дает Павел святый во образец воинов», – ссылается проповедник на Послание апостола к Тимофею и продолжает: «понеже убо воины людем духовным суть образцами, для того их по воинах полагаю» (Яворский 1804: 208). Т.е. даже в пространстве проповеди воинский чин имеет особое положение, регламентированное авторитетным источником. Согласно о. Стефану, от прочих «чинов» воины отличаются многими замечательными качествами, но главное заключается в том, что смерть бессильна над ними, а слава их вечна: «воины не умирают, безсмертни бо суть», «бессмертной славе своей конца не имущи», – констатирует он. О смерти воинов, поэтому, следует говорить почти как о смерти святых – не умер, а «только успе» (Яворский 1804: 202-203). И хотя прямую аналогию со святыми проповедник здесь не проводит, параллель эта вполне отчетлива. Жизнь воинов, измеряемая не днями, а победами, и их смерть, через которую они «славою безсмертною <…> высоко возносятся», есть неумолимое движение всей колесницы Российского царства к бессмертной славе (Яворский 1804: 205). Проповедник приводит полные драматизма примеры и показывает слушателям, как трудятся воины «на общую царствия пользу»: «идут воины на огни неприятельские, на шанцы, на мечи, на копия, на тысящу смертей устремляются…» (Яворский 1804: 201, 205). Война для них – повседневный труд, испытание и, вместе с тем, мерило их гражданского подвига. Как справедливо отмечает М.С. Киселева, «в пору войн и битв, когда воинами становятся большая часть мужского населения страны, эта утешающая и возвеличивающая воинство проповедь служила государственным интересам, укрепляла завоевательную политику» (Киселева 2011: 356).

К этому можно добавить, что на примере именно «чина воинов» о. Стефан предлагает задуматься об оптимальной работе вообще всех «чинов-колес» российской колесницы. Проповедник в продолжение всей проповеди подводит слушателей к важному выводу: война – тот универсальный критерий, по которому можно и должно судить о надежности всякого «колеса-чина». Война в ее буднях – «великая тягота», причем не только для воинов, но и для прочих «чинов». Согласно наставлениям митрополита Стефана, в обстоятельствах войны каждый «чин» должен равняться на отношение «чина воинского» к войне. Только тогда можно достигнуть слаженного, безукоризненного движения «колес», такого исполнения долга, которое нужно для возвышения «колесницы» Российского царства. «Будем избранною колесницею своим тяглом всячески согласие имущею, отнюдь не противящеюся, аможе животное влечет», – призывает о. Стефан (Яворский 1804: 221).

В конце проповеди звучит обращение к «чину людей простонародных», самому «скрыпливому колесу»: «для чего так великое на тебе тяжало мнится бытии и дань даяте, но бʹольшое тяжало кровь изливати, душу полагати, еже творят воины. Хощеши свободно бытии от дани, а где же есть царство и подданство без дани? Кия война без податей бывает? Кто когда воинствует своими оброки?» (Яворский 1804: 211). Прозвучавшие в финале эти вопросы звучали как наставление. Они были адресованы не столько «чину» простого народа, сколько вообще всем «чинам» и даже шире, – всем царским подданным и каждому слушателю отдельно. Под «данью» проповедник подразумевал обязанности каждого подданного, тот долг перед лицом государства, который надлежит усердно исполнять всегда и с особенным прилежанием – во время войны.

К сожалению, мы ничего не знаем о том, была ли тематика проповеди подсказана Петром I, или же выбор всех этих тем и общей концепции стал личной инициативой преосвященного Стефана. В определенной степени общий дидактический пафос проповеди соотносился с одним из сюжетов уже упоминавшихся нами триумфальных врат 1703 года, воздвигнутых стараниями учителей Славяно-греко-латинской академии. На вратах, в ряду аллегорических композиций, были помещены изображения попранных «внешних» врагов, а рядом с ними – изображения «злонравных крамолников и злодеев внутренних, ихже его царское пресветлое величество победи» (они были представлены образами «троеглавного пса и змия»). К характеристике внутренних врагов были добавлены некоторые колоритные детали, также представленные аллегорическими фигурами: «два же лица бежащая: первое: Убийство, во образе жены крилатыя, в единой руце мечь пламенный, в другой же мертвечу главу держащия. Второе: Ненависть губителная, во образе жены, ужы вместо власов и в руках имущия, от нихже тщанием его царскаго пресветлаго величества свободна есть Россиа» (Панегирическая литература 1979: 144).

Как мы помним, сюжеты фейерверка, состоявшегося фактически сразу после произнесения проповеди, демонстрировали скорейшее желание царя прекратить войну. Вместе с тем, шереметевская осенняя кампания, столь энергично проведенная в Лифляндии и Эстляндии, свидетельствовала о том, что русская сторона еще не готова ставить точку в войне и планирует-таки брать шведские крепости. Самыми желанными из них для России на тот момент были Дерпт и Нарва (возведение отрядами Шереметева моста через Нарову и продвижение войск в центр Эстляндии свидетельствовали о полной серьезности этих намерений). И действительно, уже в апреле 1704 г. Петр дал генералу-фельдмаршалу распоряжение о начале осады Дерпта.^[91]91. См. об этом: ПБПВ III: 45, 53. Настоящая проповедь, хоть и не затронула актуальных сюжетов новогоднего торжества, оказалась в итоге сколь пророческой, столь и уместной: война продолжалась, и настроения подданных снова были направлены о. Стефаном в нужное русло.

<< Содержание      Глава 3 >>