В 1724 году Святейшим Правительствующим Синодом были приняты к исполнению сразу несколько высочайших указов, выполнение которых Петр I взял под личный контроль. В данных указах, следовавших фактически один за другим – в июне, августе, сентябре, октябре, – речь шла о церковных проповедях, написанных «как во время войны со Швециею, так и после этого времени»: Петр требовал как можно скорее начать публикацию всех этих текстов (Постановления Синода 1879: 182).

Ответственным за сбор материала, снятие копий и подготовку к печати был назначен «синодальный советник, школ и типографий протектор, Троице-Сергиева монастыря архимандрит Гавриил» (Бужинский). Для успешного осуществления задуманного проекта Синодом предписывалось освобождать о. Гавриила на каждой неделе от нескольких Синодальных сессий, сверх того, найти особую квартиру «вблизости при доме его советническом (о. Гавриила, – М.С.)», и, наконец, нанять штат канцелярских работников, которые бы занимались получением «от предикаторов» текстов и снятием рукописных копий (последним мог заниматься только «в правописании искусный человек»). Квартиру (а по сути, конечно, новую канцелярию), где предполагалось осуществлять всю письменную работу, должны были оснастить всем необходимым, – свечами, бумагой, столами, – что особо оговаривалось в постановлении (Постановления Синода 1879: 200).

Настойчивость, с которой Петр требовал исполнения этого масштабного и трудоемкого проекта, свидетельствовала об одном – в издании еще не напечатанных проповедей он видел острую необходимость. Одной из причин, побуждавших государя заниматься активной разработкой этого проекта, была его работа над «Гисторией Свейской войны». Сюда он планировал включить «все поздравления и приветствия, которые чинены были во время триумфальных входов Его Императорского Величества в Москву <…> от Стефана Митрополита, також от учителей латинской и Греческой школ» (Воскресенский 1945: 149; Погосян 2001: 267).

Как отмечает Е. А. Погосян, «Гистория Свейской войны» была задумана Петром «как сочинение совершенно определенной тематики. Понимание царем роли войны в жизни государства и войны со Швецией в жизни России начала XVIII в. неминуемо должно было определить характер повествования и отбор материала» (Погосян 2001: 268). Концепция Петра-историка, как показывает исследователь, во многом совпадала (а часто формировалась параллельно) с теми интерпретациями прошедшей войны, которые предлагали в своих проповедях начала 1720-х гг. новые идеологи царствования – Гавриил Бужинский и Феофан Прокопович. Так, в 1720-м году, в проповеди на пятую годовщину Гангута, обер-иеромонах русского флота Гавриил Бужинский рассуждал о том, как важно сохранять для будущих поколений память о военных победах. Примеры тому проповедник находил в истории сражений Иисуса Навина с Амаликом, записанных по повелению Господа – «Впиши се на память в книги» – Моисеем. «Рассказ о молитве Моисея и чудесной победе израильтян, помещенный в книгу “Исход”, получает в “Слове” Гавриила статус исторического сочинения, которое Моисей составил по прямому указанию Всевышнего» (там же: 270).^[191]191. Отметим, что самого преосвященного Стефана, о котором, в частности, здесь идет речь, уже нет в живых: он умер в 1722 г., на следующий год после того, как был назначен председателем новоустроенного Святейшего Правительствующего Синода.

Проповеди о. Стефана и «орации» учителей академии в рамках именно этих идей должны были стать частью той самой истории «на память будущим родом» (т.е. «Гистории Свейской войны»), над которой царь особенно интенсивно работал в продолжение всего 1724 года.

«Гистория Свейской войны» как и ряд других исторических проектов Петра I (таких, например, как «Книга Марсова»), не была доведена до конца, и проповеди туда включены тоже не были. Со смертью императора в 1725 году прекратилось и собирание для публикации «торжественных проповедей», а также «поучений, произнесенных членами Святейшаго Синода и прочим духовенством», хотя еще в сентябре 1724 года. Петр требовал отчета о том, как движется в этом направлении работа (Постановления Синода 1879: 148, 182). Т.е. Петр определенно желает видеть систематическую и максимально полную подборку проповедей панегирического содержания, сказанных за весь период его царствования, начиная с Северной войны. Вопрос о статусе и назначении такого рода изданий должен быть рассмотрен отдельно, но нет никаких сомнений в том, что они должны были стать одной из форм сохранения памяти для будущих поколений, о чем так заботился Петр-историк.

Для нас, однако, весьма любопытен тот факт, что параллельно самостоятельным изданиям проповедей, Петр планирует также включить в «Гисторию Свейской войны» торжественные речи о. Стефана. Судя по полному тексту указа от 2 октября 1724 г., эта мысль посещает его еще в 1722 году, когда он впервые отдает устное распоряжение о. Гавриилу заняться поиском текстов митрополита Стефана (Воскресенский 1945: 149; Постановления Синода 1879: 200).^[192]192. См. об этом тексты указа и постановления Синода: (Постановления Синода 1879: 200); (Воскресенский 1945: 149). В 1724 г. Петр не просто возвращается к этому распоряжению, но дает однозначно понять, что никаких промедлений с выполнением поставленной им задачи быть не должно. Именно этим обстоятельством объясняется появление таких формулировок в постановлении Синода, из которых следует, что разыскать речи, сказанные у триумфальных врат, необходимо «в скорости» и «как можно со тщанием».^[193]193. «Буде такие поздравления у него (о. Гавриила, - М.С) обретаются, – читаем мы в постановлении, – списав копии, отправить во оной Его Императорского Величества кабинет в скорости, а буде здесь нет, то о немедленном во оствшихся после онаго, преосвященного митрополита письмах, и у школьников в Москве оных поздравлений изыскании как возможно, со тщанием и о присылке чрез почту послать в Московское Синодальное Правление указ» (Постановления Синода 1879: 200).

Исследователи, изучавшие «Гисторию Свейской войны», почти единодушны во мнении, что изложение фактического материала здесь предельно нейтрально и сдержано, в отличие, например от Походных журналов, реляций и Ведомостей, служивших источниками для ее составления. После завершения Северной войны, когда, по словам С.Л. Пештича, «острота многих событий начала исчезать», взгляд на войну представлял уже совершенно иной тип рефлексии, нежели во время военных событий. Теперь, когда Петр работает над «Гисторией», все сколь-либо предвзятые «формулировки преднамеренно изменялись, смягчались, сглаживались» (Пештич 1961: 178).

Логично, в этой связи, задаться вопросом, какое же место в «Гистории Свейской войны» было отведено панегирикам, стилистически и риторически предельно маркированным? В исходом указе Петра очень четко говорится о том, что все эти тексты необходимо «внесть в Гисторию, [которая сочиняется о прошедшей Шведской войне]» ((Воскресенский 1945: 149). Сложно представить, что панегирики могли быть включены в основной текст такого издания, учитывая его общую специфику. Скорее, перед глазами читателей панегирики должны были предстать в виде особого приложения. Однако независимо от того, в каком месте «Гистории Свеской войны» данные панегирики могли появиться, очевидно, одно: их включение должно было бы существенно повлиять на читательскую рецепцию. По сути, Петр стремится предложить два параллельных прочтения, два взгляда на события одного и того же порядка: синхронный войне, и следовательно, идеологически обусловленный, и – отстраненный, нейтральный настолько, насколько это возможно.

C завершением Северной войны перед молодой империей стояли уже совершенно новые идеологические задачи, формулировкой и разъяснением которых занималось и новое поколение идеологов. Ведущими фигурами здесь снова были проповедники, которые, начиная с 1716 года входили в ближайшее окружение царя: о. Феофан (Прокопович), вызванный Петром в Петербург в 1716-м и о. Гавриил Бужинский, назначенный в 1718 году обер-иеромонахом русского флота. С деятельностью преосвященного Феофана в новой столице была связана не только практика регулярного печатания тех проповедей, что произносились им на дни придворного календаря (календаря, включавшего даты важных военных побед и значимых для царской семьи событий)^[194]194. Придворному календарю Петра I посвящено фундаментальное исследование Е.А. Погосян. , но и разработка ряда проектов первостепенной государственной важности, одним из которых было создание Святейшего Правительствующего Синода.

Активную позицию в деле просвещения и выполнения важных государственных проектов занимает во второй половине 1710-х гг. и о. Гавриил (Бужинский), заступивший впоследствии на ту же Рязанскую и Муромскую кафедру, на которую в 1700-м году был поставлен преосвященный Стефан (Яворский). По личному распоряжению Петра о. Гавриил занимается сначала развитием и строительством Александро-Невской Лавры, затем (с 1720 г.) является префектом Славяно-Латинской академии, советником Синода, протектором школ и типографий, и с 1722 г. настоятелем Троице-Сергиева монастыря. В каждом из этих назначений о. Гавриил стремится показать себя с самой лучшей стороны, но, кроме того, с конца 1710-х гг., он постоянно сопровождает Петра в морских военных кампаниях и регулярно читает проповеди на церковные праздники и военные памятные дни (не только с церковного амвона, но и на палубе корабля).

Именно Феофана Прокоповича и Гавриила Бужинского исследователи называют главными идеологами Северной войны и военных побед Петра I. Однако, проповеди этих авторов в «Гисторию Свейской войны» Петр включать не планировал.

Анализ «военных» проповедей митрополита Стефана показывает, что он был первым из проповедников-идеологов, в текстах которого сложились все основные концепты, сюжеты и темы, на основе которых уже во второй половине 1710-х гг., в проповедях последующих авторов, будет создаваться основной имперский дискурс. Мы показали, что именно о. Стефан формулирует язык идеологии завоеваний в том самом виде, в котором язык этот был востребован Петром.

Претензии, предъявляемые к Стефану-панегиристу исследователями его творчества, сводятся главным образом к тому, что он не умел говорить об акутальных событиях современности в нужном Петру ключе, а если и говорил, то изъяснялся на «неправильном» языке, сверх меры цветистом, усложненном, а потому недоступном. (Т.е., по сути, в исследовательской литературе о Стефане речь все время идет об отсутствии у него необходимого для истинного панегириста дискурса).

Результаты нашего исследования кардинально меняют такой взгляд на панегирическое наследие о. Стефана. Тексты царской переписки, рассмотренные нами, свидетельствуют о том, что на этом языке с легкостью, а часто, и с большим удовольствием, общались все без исключения современники Петра, желавшие прославить дела своего государя. Влияние церковных проповедей о. Стефана на формирование в Московской среде такого по-барочному пышного, яркого и богатого языка, несомненно. То, о чем, с первых своих «военных» проповедей рассуждал митрополит Стефан и, что особенно важно, то, как именно он это делал (т.е. сам способ изложения, дискурс) – все это прямо работало на актуальную идеологию (а чаще, как мы показали, создавало ее) и, кроме того, полностью соответствовало семантическому, эмблематическому, риторическому фону своей эпохи.

Как мы показали, отдельные письма корреспондентов Петра представляют собой самостоятельный и абсолютно самодостаточный панегирик, автор которого стремится осмыслить и более подробно развить исходный, заданный Петром концепт или важную для царя идеологему. То же самое мы наблюдали при анализе проповедей и писем митрополита Стефана. Т.е. перед нами яркий пример того, как тексты конструируют свою аудиторию (в полном соответствии с концепцией Ю.М. Лотмана).

Точно также пытается конструировать свою аудиторию (прямую и потенциальную) сакральное искусство этого времени, которое работает по моделям риторики: иконостас Нарвы, а также Ревельские икона и иконостас – яркое тому доказательство.

Образ Ингерманландии, Эстляндии и Лифляндии формируется в церковных панегириках постепенно и с существенно меньшей аллегорической амплитудой, нежели это происходит, например, в триумфальных вратах, где завоеванные земли предстают в самых разных и часто диаметрально противоположных образах (от Андромеды до химеры).

В военных проповедях на первые победы речь преимущественно идет только о «высшей» сути завоеваний, которая восходит к хорошо известным эсхатологическим сюжетам. На реальную политику Петра в завоеванных землях этот дискурс, как мы могли убедиться, оказывает самое непосредственное влияние: начинается последовательный процесс завоевания сакрального пространства, а вместе с тем, и нового его оформления, которое должно продолжить полемический диалог с лютеранами.

Последовательно и закономерно с актуальной историей эсхатологические сюжеты объединяются в отдельную линию, которая в 1710 г. приводит к образам завоеванного города-девы и Небесного Иерусалима. Взятие города-девы является также и проекцией на свадьбу Петра и Екатерины, уроженки этих земель.

Начиная со второй половины 1710 –х гг. на самих завоеванных землях при участии церковной панегирической культуры формируется особое символическое пространство, в котором Екатерина I – главное для Петра завоевание Северной войны – представлена как наследница и покровительница этих земель.

<< Содержание      Список литературы >>